* * *
Через два дня приходится убедиться, что добродетель нашего ответственного секретаря Валерия Ефимовича, его стоическое умение молчать, и впрямь не имеет цены. Особенно в сравнении с болтливостью Коли Беликова, которого всякое случайно перепавшее сведение распирает изнутри, весть о моем скором назначении он раззвонил по всей редакции, я живо представляю себе, каким образом, с божбой, с клятвами, с вытаращенными глазами или же, напротив, с высокомерно поджатыми губами, тоном пресыщенного собственной осведомленностью эксперта редакционной механики. Малейшую перемену в том, как воспринимают меня окружающие, я улавливаю почти по-женски, сразу же, интуитивно, по неведомым тайным флюидам. Впрочем, какие уж там флюиды, когда, например, Люся Филиппова, секретарь иностранного отдела, которая меня обыкновенно в упор не видит, теперь в буфете потаенно мне улыбается как человеку, вполне достойному такого дара и, быть может, кто знает, и чего-то большего. И Никита Любомирский, впрочем, всегда любезный малый, с каким-то особым ободряющим сочувствием шутливо обнимает меня в очереди за кофе, так вроде бы, между делом, на бегу. Коля Беликов — тот просто ходит вокруг меня кругами, глядя на меня глазами собаки, то ли поощрения ждущей, то ли подачки, то ли даже приказания, которое с восторгом будет исполнено. Появляясь в том же буфете или же в библиотеке, словом, во всяком публичном месте редакции, я, словно незнакомец, ловлю на себе внимательные, придирчивые, изучающие взгляды, а когда выхожу в коридор, то слышу за своей спиной шепот, возжигающий мне щеки, оказывающий действие, подобное удару под зад коленкой. И, наконец, Демьян, как всегда на взводе, приветствует меня, словно легионер Цезаря, и начинает речь с торжественной блоковской цитаты: «О подвигах, о доблести, о славе!..»
— Как, старина, самое время вспомнить? — Безумный огонь пьяного энтузиазма загорается в его глазах. — Самое время не забыть об этом, а? Или я не прав?
— Я чего-то не усекаю твоих иносказаний, — признаюсь я устало и совершенно искренне, ибо смысл, именно смысл, а не повод этих намеков мне и впрямь не ясен.
— Боишься сглазить, — счастливая догадка озаряет и без того вдохновенное Демьяново лицо. — Понимаю! Не дело испытывать фортуну! Но ты не бойся, она не так пуглива. Она уже обратила к тебе свой благосклонный взгляд. Что вполне справедливо, можешь мне поверить, я давно это предвидел. — В Демьяновом голосе звучит знакомая мне интонация наигранного мужества и неподкупного прямодушия, этакого запоздалого театрального хемингуэйства, которым многие из нашего поколения грешили лет этак пятнадцать назад.