— Старик! — Миша лезет с шутовскими объятиями, просит прощения за свое невольное хамство: я же должен понимать, что он не нарочно, он ведь ради красного словца не пожалеет родного отца, за что еще в школе страдал, а мою обидчивость он просто упустил из виду. В самом деле, какие могут быть обиды на одноклассника?
Я и впрямь по свойству натуры чувствую себя растроганным и виноватым за то, что вздумал вдруг оскорбиться, к тому же присутствие Маши усугубляет мою неловкость. Ту самую, от которой я так страдал в детстве и которая проистекала от удручающего несоответствия честолюбивых помыслов и реальных возможностей.
Однако именно Маша находит выход из положения.
— Миша, — вспоминает она, — у вас же в машине кассетный магнитофон, давно бы сходили за ним, вместо того чтобы приставать к человеку.
Миша хлопает себя по лбу:
— Позор на мою голову, через минуту вернусь, ведите себя прилично.
Я подхожу к окну, под редкой дрожащей листвой видны Мишины «Жигули», усеянные дождевыми каплями. Из машины мой одноклассник выжал максимально возможный в наших условиях эстетический эффект — она выкрашена нежнейшим лаком, как будто сквозь одну краску просвечивает другая, стекла у нее и спереди, и сзади пуленепробиваемы, что, разумеется, очень важно на случай гангстерского налета, на заднем стекле красивыми матовыми буквами сделана какая-то иностранная надпись. Колеса украшены невиданными фигурными колпаками, а к переднему бамперу, наподобие усов, приклепаны с обеих сторон две тугие конусообразные пружины, похожие на мешалки, которыми повара взбивают мусс. Поистине Миша имеет право давать мне советы по части устройства квартиры.
— А в самом деле, — раздается за моей спиной Машин голос, — отчего это вы не обзавелись хотя бы проигрывателем? Как же вы развлекаете девушек?
— Каких? — спрашиваю я, глядя, как Миша в накинутом на плечи плаще торопливо отпирает машину.
— Ну, каких, — по голосу я чувствую, что Маша принимает мою игру, — тех, которые приходят к вам в гости.
— Да уж как придется, — отвечаю я, отворачиваясь от окна, — самим собою. О такой возможности вы не подумали?
Мы впервые встречаемся с Машей глазами, откровенно, с взаимным вызовом, при этом я даже дивлюсь собственной дерзости, внезапной и не свойственной мне самоуверенности, которую легко высмеять. Но Маша не смеется, она просто улыбается и отводит глаза. Подумала.
— Не обижайтесь, пожалуйста, вы тоже нравитесь девушкам, я вам сразу хотела сказать.
— Ошибаетесь, — вздыхаю я, — я нравлюсь только детям, потому что я добрый человек. А для женщин это не имеет значения.