Мы и наши возлюбленные (Макаров) - страница 65

Вот и сейчас дежурный критик планомерно вгоняет собрание в сон. Федор Рудь, обозреватель отдела литературы и искусства. Если, предположим, прочесть это редакционное звание на визитной жесткой карточке, то воображение неизбежно нарисует образ приятного, улыбчивого мужчины, остроумца, блестящего эрудита, легкого человека, никуда не денешься, такова уж сила инерции. Ежедневно опровергаемая реальностью жизни. Рудь человек далекий от всякой богемности, решительно несовместимый ни с каким таким легкомысленным изяществом, у него внешность вечного студента и неподкупные, глубоко запавшие под нависшими надбровными дугами глаза инквизитора. Речь его невнятна и однотонна, без проблеска живой мысли и даже без интонационного всплеска, одни обкатанные формулировки стык в стык сцепляются с другими, вот так вот он защищал диссертацию, уморив аудиторию и укротив оппонентов своим тяжелым взглядом.

Народ полагал, очевидно, что на летучку заглянет главный собственной персоной, оттого-то сегодня в конференц-зале полные сборы, самого, однако, нет, да и замов что-то не видно, самый старший из начальства — ведущий летучку ответственный секретарь Валерий Ефимович Троицкий, к которому я так и не удосужился забежать. Хоть один человек доволен ходом летучки, глухим и постным тембром критика. Вид у Валерия Ефимовича ничуть не отсутствующий и добрый, для него заседание естественная форма бытия, работать для него значит заседать. К нам в редакцию он приехал два или три года назад из дальних краев, где много лет прослужил на руководящих постах самого широкого профиля. Был и заведующим областным отделом культуры, и председателем Комитета по радио и телевидению в одной небольшой республике, и, кажется, даже мэром заметного промышленного центра. Нынешний его пост в нашей газете, конечно, не слишком значителен, и то сказать — московская карьера Троицкого только еще начинается. Многие, правда, да и сам он, предполагали, что развиваться она будет бурными, как говорится, опережающими темпами, пока этого что-то незаметно, — впрочем, что мы знаем? У Валерия Ефимовича есть два совершенно незаменимых для руководителя качества. Во-первых, он замечательно умеет хранить в тайне все, о чем ему приходится быть осведомленным, ни крупинки информации о возможных редакционных перемещениях не просочится сквозь дверную щель из его кабинета. Даже по поводу невинных, чисто житейских своих намерений он предпочитает «темнить». Однажды я был вызван по номеру в его кабинет, во время разговора вошла секретарша и положила ему на стол железнодорожный билет с плацкартой. По простодушию и позволительному в мелочах журналистскому панибратству я поинтересовался, далеко ли он едет. Валерий Ефимович покраснел внезапно, будто я уличил его в постыдной слабости, и забормотал что-то невразумительное об одном из прекраснейших уголков нашей Родины. Вторая исключительная его черта — не сравнимая ни с чем положительность. Невозможно представить себе Троицкого разгоряченным, взвинченным, вышедшим из себя от негодования или радости, потерявшим лицо, даже просто настроенным легкомысленно пошутить. Однажды наша художница Аза, опять-таки в силу принятой в редакции некоторой вольницы, кокетливо зажмурилась при виде секретаря: «Ах, Валерий Ефимович, какой на вас галстук!» Он шарахнулся от нее, как праведник от соблазна, едва ли не закрываясь при этом руками. Даже представить себе не могу, что он такое при этом подумал. Между тем галстук на нем был действительно выдающийся, ошарашивающей пестроты, ибо потаенно и даже полубессознательно, вероятно, он испытывает тяготение — отчасти трогательное для такой фигуры — к щегольству и пижонству. А может быть, и не испытывает, а просто считает это необходимой принадлежностью нынешнего солидного стиля — вот ведь какие молодцы наши международные обозреватели, просто законодатели мод, безукоризненные джентльмены. В такт критическим аргументам Валерий Ефимович покачивает головой; внешность у него под стать характеру, весьма благообразная, даже благолепная, хочется сказать, — кудрявая актерская шевелюра, баки, высокий лоб. Я, правда, сразу же заметил в его лице какое-то несоответствие, какой-то парадокс, однако долго не мог понять, в чем же конкретно он заключается. Только теперь, свежим глазом, улавливается его суть. Со всей очевидностью улавливается. Это лицо, к которому с абсолютно равными основаниями подходит два исключающих друг друга образа — «орлиный взор» и «рыбий глаз». Прекрасны брови Валерия Ефимовича, их благородный разлет и создает впечатление зоркой и дальновидной орлиности. Взгляд же его неподвижен и маловыразителен, про такие глаза никак не скажешь, что они зеркало души.