— Учту, — обещаю я, больше всего опасаясь, что сейчас кто-нибудь вопрется в комнату — Демьян, либо Коля Беликов, или опять же одержимый Егор Прокофьич — и тогда мне вряд ли удастся продолжить этот ничего не значащий, волнующий разговор, я начну запинаться, покраснею, чего доброго, и немедленно выдам себя с головой.
— А как дела у вас в редакции? — светски интересуется Маша. — Наш общий друг уже добился того, о чем мечтал?
— Как будто бы нет еще, но уже близок к тому. Правда, мне кажется, что планы его чересчур дерзновенны, так, сразу, их не осуществишь. Но, во всяком случае, первый шаг сделан.
— Вам бы тоже не мешало его сделать, — поучает ни с того ни с сего Маша с тою долей беспардонной и даже досадливой откровенности, какая позволительна разве что в отношениях людей близких, друг друга досконально знающих, болеющих друг за друга, имеющих право ободрять не только сочувственным словом, но и подобной праведной досадой. — Бросьте вы себя обманывать, бог знает кем притворяться, отшельником каким-то, этим самым… анахоретом. Никакой вы не блаженный и сами это знаете. И нужно вам все то же самое, что и другим. Даже больше, потому что у вас самолюбие чувствительнее и вкус требовательнее. Вы знаете, когда скромность приятна? Когда чувствуешь, сколько разных достижений она маскирует. А когда достижений кот наплакал, то грош ей цена. Тогда она уже нищенская добродетель. Достоинство простака, вас это устраивает?
— Маша, — сознательно не принимаю я вызова, — вы же сами сказали, что вопрос о том, как жить дальше, уже решен. Зачем к нему возвращаться?
— Как хотите, — великодушно соглашается моя собеседница, — только, по-моему, дело вовсе не в принципах, а просто в робости.
— Тонкое наблюдение, — признаю я. — Ну, а чего же я, по-вашему, робею?
— Вы? Скажу, так и быть, только уж не обижайтесь. — Чистосердечная готовность раскрыть мне наконец глаза слегка меня настораживает. — Счастья, вот чего вы боитесь. Все только ждете его, вздыхаете, заслужить его стараетесь изо всех сил, а когда оно вдруг является, руками машете: что вы, что вы, это не ко мне, я недостоин… Будто не живете, а то и дело оправдываетесь.
Что-то наша беседа перестает меня умилять. Я терпеть не могу гадалок и прорицателей, и всеведущие знатоки чужих душ раздражают меня непрошеной своею прозорливостью.
— Вы слишком порядочны, — развивает Маша свои проницательные суждения, — не удивляйтесь, пожалуйста. Порядочность бывает ужасно занудливой. Такие люди все на свете хотят объяснить, обосновать морально, о будущем пекутся, планы строят, прожекты и совсем не ценят момента. Того, что само собою дается, без подготовки и натуги. То есть самого дорогого. С мерзавцами веселее. Они по крайней мере умеют жить минутой. И не раскаиваются.