Она обернулась к Шурику и поцеловала его в губы, я тоже развернулся, мои ладони скользнули ей в шорты.
— Расскажи коротко, что происходило с планетой в «наше» время? — попросил я, нежно поглаживая её ягодицы.
— Ваше время было, по оценкам историков, самым лучшим временем человечества, по крайней мере, значительной его части… — она охнула, когда мои пальцы оказались внутри, но я не стал торопить события, чтобы дать ей возможность говорить, она продолжила, — ресурсов хватало, но потребности человеческого сообщества росли в геометрической прогрессии, кроме того, несовершенный экономический строй приводил к нерациональному использованию имеющихся средств.
Она откинула голову назад, предоставив Шурику целовать её шею и грудь.
— Экономика заставляла производить больше товаров, чем могли купить люди, она же не позволяла отдать эти товары даром или продать дешевле. Получалась чудовищная, особенно по нынешним меркам, ситуация. Товары выбрасывались, уничтожались или просто хранились до полного прихода в негодность. Еда, одежда, автомобили, — всё это должно было быть продано, либо исчезнуть. А всё, что люди использовали, старались сделать одноразовым, одежду, посуду, технику. Если же техника работала долго, можно было сделать так, чтобы она устарела морально, появились лучшие образцы, и пользоваться старьём тогда становилось нерационально. С одной стороны иссякали невосполнимые природные ресурсы, с другой копились горы трудноразлагаемого мусора, который, конечно, можно было переработать, но это было экономически нецелесообразно.
Шорты скользнули вниз, я медленно присел, покрывая поцелуями её спину, руки мои скользили по внутренней стороне её бёдер.
— Тогда же начала разгораться вражда, начинающаяся грызня из-за ресурсов. Если до этого перманентная война шла только на Ближнем Востоке, то со временем это пошло дальше. Начиналось всё с массовых беспорядков, они могли происходить на почве расовой, религиозной или социальной ненависти, но основа была всегда экономическая. А репрессивные аппараты государства не могли или не хотели их подавлять. Стихийный бунт перерастал в гражданскую войну, а затем опрокидывал успешную страну в хаос.
Голос её, поначалу ровный и деловитый, каким читают лекции в институте, теперь стал тихим и прерывистым, она продолжала нас просвещать, но кровь постепенно отливала от её головы.
— К концу двадцать первого века всё успокоилось, провели новые границы, власть почти повсеместно перешла в руки военных, нации стали жить обособленно…
Она снова замолчала, мы постепенно перемещались к дивану, Шурик первым упал на спину, она оказалась сверху, громко охнула, но профессионализм оказался сильнее.