Неловко извернувшись, она опустила голову к самому полу — над лопаткой стрельнуло — и одновременно не столько услышала, сколько почувствовала: в кабинете кто-то есть. В животе ледяной тяжелой каплей завозился страх Это было глупо, очень глупо. Паникерша! Какой-такой злоумышленник сумел пробраться в глубину занимаемого следственным комитетом здания? Да еще именно в ее кабинет?
И все-таки тут кто-то был. Стоял прямо перед ее столом — она видела ноги в кроссовках.
В удивительно знакомых кроссовках…
— Кирка! Ты чего врываешься? Напугал, чтоб тебя!
Выбравшись из-под стола, она умостилась в разболтанное офисное кресло, поерзала — между левой лопаткой и шеей ощутимо ныло. Не остро, но неприятно: акробатика под столом не прошла даром. Во всех смыслах этого слова. Арина словно видела себя со стороны: наверняка красная, растрепанная, и на джемпер, небось, затяжек насажала, вечером придется, щурясь, орудовать крючком, заправляя их на изнанку.
А этому как с гуся вода! Стоит довольный, любуется на несказанную ее красоту.
Когда Арина только начинала работать, она довольно долго считала, что Кира — это уменьшительное от Кирилл, а регулярно проскакивающие в разговоре то Ира, то Ирка списывала на вечные оперские шуточки. Потом обнаружилось, что Кира (или просто Кир) — сокращение от фамилии Киреев. Имя же у него было диковинное — Иреней. И внешность такая же — Илья Муромец в полный рост. Язычок у него, впрочем, был острый, как бритва, Арина поначалу даже обижалась на его едкие шуточки. Но быстро поняла, что Киреевский цинизм примерно того же происхождения, что и специфический юмор патологоанатомов — потому что ежедневно приходится сталкиваться с тем, чему и помочь нельзя, и терпеть невыносимо.
— Видела уже? — опер бросил на ее стол газету.
«Вестник», кто бы сомневался! На первой полосе красовался броский заголовок: «Смерть играет в куклы» с пометкой «читайте на развороте результаты журналистского расследования». Под ним — крупная, чуть размытая фотография последнего места преступления. Точнее, места обнаружения последнего черного трупа. Снимок, что хуже всего, был сделан в момент осмотра: слева от скамейки стояла она сама, в шаге от нее — вооруженный фотокамерой эксперт-криминалист. Кадр там и сям пестрел вовсе уж туманными полосками и бликами. Ясно, снимали из соседней аллеи, с телеобъективом. Но как эти чертовы журналисты оказались там так быстро?
В правом углу ярко белели буквы — немного мельче, чем в заголовке: «Следствие в тупике?»
Вопросительный знак не позволял обвинить издание ни в диффамации, ни в оскорблении официальных органов. Что такого? Это же просто вопрос! Каждый имеет право строить предположения. Даже если завтра на первой полосе поставят заголовок «Следователь лечится в наркологической клинике?», ничего им не сделаешь. Если, конечно, внутри текста будет написано что-нибудь вроде: «Непредвзятое журналистское расследование выяснило, что пациентка К. клиники „Ля-ля-ля“ лишь слегка похожа на следователя Арину Вершину». И фотография — размытая, но свидетельствующая: да, похожа. И ничегошеньки им не сделаешь! Какие претензии? Мы же написали, что в клинике лечится совсем другая дамочка! Ах, вы считаете, что подавляющая часть населения читает только заголовки, поэтому наша публикация наносит ущерб репутации упомянутого следователя? Или, как в данном случае, следственных органов в целом? Обращайтесь в суд!