— Я чувствую опасность, — нервно сжав пальцами колени, ответила она, не сводя глаз с незнакомца. — Свою или… чужую.
Прошло несколько секунд, прежде чем Ле-Вант понял, что добавлять она ничего не собирается.
— Драгоценная, не тяните время, — рявкнул он, раздраженно сбрасывая теплый плащ на кровать рядом с ней. — Оно слишком дорого сейчас, а для вас еще и опасно! Я знаю, что ваш дар больше, чем эта малость, доступная даже ребенку…
Если бы ситуация не пугала ее до дрожи, Инира бы рассмеялась — настолько абсурдным было это заявление. Постоянные проверки в Академии ни разу не выявили ничего другого, но все, кроме Приаша, уверены, что она что-то скрывает, намеренно утаивает… Что, хотелось бы знать?
— Нужно форсировать события, — решил Ле-Вант, с шорохом вытаскивая из ножен кинжал. Сияющее нестерпимо-белым лезвие странным образом оставляло комнату в темноте, хотя Инире было больно смотреть на него — и страшно. Какой-то первобытный ужас поднялся изнутри, заставляя ее забыть обо всем — она отшатнулась от подходящего Ле-Ванта, попыталась проскочить мимо него, но не успела, припечатанная к стене железной хваткой дознавателя. Смерть души мелькнула перед ее глазами карающим мечом, неотвратимым, как сама судьба и в следующую секунду лезвие прошило ее насквозь.
Она закричала и мир поглотила темнота.
— Стой!!! — окрик незнакомца остановил Ле-Ванта за мгновение до того, как жадное лезвие коснулось ее горла. Казалось, оно пульсирует в попытке добраться до Иниры. Она замерла, даже дышать перестала, пытаясь понять, что произошло. Ее убили. Перерезали горло, лишили души, уничтожили раз и навсегда непонятно за что, но… Вот же оно, лезвие, лживая сталь, обжигает ее кожу…
Дознаватель перевел тяжелый взгляд на бастарда, неохотно, словно давая ей небольшую отсрочку, опустил страшное оружие. Сияние скрылось в ножнах, она заморгала, привыкая к окружавшей их полутьме, и сползла вниз по стене, едва слышно всхлипнув.
— Так я и знал, что наша девочка не все говорит нам, — с удовлетворением констатировал Ле-Вант, поправляя перчатки и отворачиваясь от нее. — Что у нее за дар?
Незнакомец медлил, переводя взгляд с нее на дознавателя, словно решая, чью сторону принять.
— Живее, пока я не решил, что ты для меня бесполезен! — рявкнул Ле-Вант, делая угрожающий шаг в сторону собеседника.
Забытая Инира, судорожно ощупав себя и не обнаружив никаких повреждений, кроме затихающей крови из носа, окрасившей красным белую меховую окантовку ее плаща, неожиданно нащупала в кармане платья вещь, о которой не вспоминала с тех самых пор, как приехала в Академию. Это платье вместе с другими личными вещами оставалось все это время в чемодане. Пальцы ее сжались на острой, длинной шпильке. Наведение причесок в стенах замка не поощрялось — да и не было здесь гувернанток, чтобы их плести, а шпилька была скорее напоминанием о прошлой жизни, о материнских наставлениях, иногда надоедливых и бесполезных, а иногда — удивительно расчетливых. Это был ее подарок на восемнадцатилетие: серебряная основа с россыпью рубинов, единственная семейная реликвия, напоминание о той жизни, что они вели, когда быть бастардом означало честь, а не проклятие…