Конечно, подобное не случается в каждом деле. Однако случается. И, как правило, потому, что полиция не сомневается, что взяла нужного человека. Как и в кино, когда расследование завершено, а виновного опознали и арестовали, все самое сложное позади. Доказать его вину в суде – это лишь бюрократическая проволочка. Раздражающая формальность. Если ради достижения справедливого результата придется обойти пару правил, то так тому и быть. Как в деле Мэри, о котором шла речь в начале главы. Полицейский не сомневался, что она это сделала. Так что не видел в своих действиях ничего предосудительного.
Подобные дела демонстрируют, насколько ошибочно полагать, будто государство способно к нейтральному «поиску» истины, вместо того чтобы исходить из какой-то собственной теории, под которую потом задним числом и подгонять все факты. Подобную критику в адрес следственной системы судопроизводства зачастую можно услышать от работающих в ней людей: несмотря на свое противоречивое звание «нейтральных» обвинителей, прокуроры и полицейские могут пойти на поводу у своих естественных наклонностей, занять против подозреваемого предвзятую позицию и состряпать против него дело.
Проблема, впрочем, гораздо глубже недобросовестности отдельных следователей: следственная система судопроизводства, будучи государственным аппаратом, изначально чрезмерно подвержена политическому влиянию. Речь идет не о каком-то глобальном заговоре, а о скрытом давлении, которое государство оказывает на отправление уголовного правосудия. Министерство во всей красе показало себя в своих попытках экономить, не вызывая общественный резонанс – почему-то оно упорно считает, что если скосить пару углов там и там, то никто ничего не заметит. Не нужно мастерить шапочку из фольги, чтобы понять, что политики один за другим устраняют защитные механизмы системы, увеличивая уровень ошибочных приговоров, чтобы произвести сиюминутное впечатление, будто они «не дают преступности проходу», – зачастую в качестве ответа на обвинительные кампании в СМИ в попытках увеличить уровень обвинительных приговоров по каким-то конкретным преступлениям.
Подверженность беспристрастных государственных следователей политическому влиянию была наглядно продемонстрирована в последние годы ужасным отношением властей к потерпевшим и обвиняемым по делам, связанным с сексуальной эксплуатацией детей.
Настолько ужасающе повсеместными стали сообщения о том, как беспомощные дети становились жертвами зверских мужчин – причем о многих из которых власти знали, однако в свое время ничего не стали с этим делать, – что однословные названия апелляций по этим делам для широких масс стали нарицательными. Ютри. Сэвил. Рочдейл. Ротерем. Эйлсбери. Оксфорд. Бристоль. Ньюкасл (речь идет о повальном пересмотре старых дел по сексуальному насилию детей или рассмотрении жалоб на насилие в прошлом, данные названия связаны с местностью, где имели место произошедшие события – в основном это английские города, за исключением «Сэвил» – это имя знаменитого диджея, о котором говорится ниже). Во всех этих случаях подозреваемые мужчины злоупотребляли своей властью – будь то единичные случаи со звездами или же систематическое организованное совращение малолетних закоренелыми извращенцами – и им удавалось избегать правосудия годами, в том числе из-за отношения государственных органов, которые не просто плохо старались, а вообще сидели сложа руки, опасаясь каких-то ответных мер.