Что наконец снова возвращает нас к Джею. А также к тому, почему, какими бы ни были мои личные взгляды, каким бы ударом этот судебный процесс ни стал для его семьи, я действительно полагаю, что правосудие свершилось. Судебный процесс, равно как и вынесенный вердикт, были справедливы. Будь даже у меня право его судить – а его у меня нет и быть не должно, – стал бы я заявлять о том, что уверен в его вине без малейших сомнений? Не думаю. До каких стандартов уверенности я бы ни был готов опуститься, их будет недостаточно. И если бы в самых гнусных преступлениях обвинили меня, то мне не стало бы легче спать на верхней койке в своей камере от мысли о том, что двенадцать незнакомых человек, которые не знали обо мне ровным счетом ничего, помимо сказанного в суде, решили, что я мог сделать или, вероятно, сделал то, в чем меня обвиняли. Будь у них хоть малейшие сомнения в моей вине, я бы определенно хотел, чтобы они зачлись в мою пользу.
Да, дочки Джея, как мне кажется, звучат убедительно. Но я точно так же мог поверить и Сьюзан, наблюдая, как она, всхлипывая, дает на суде показания. И весь смысл присяжных, их основная роль, их прелесть в том, что мы перекладываем принятие решения с пресытившихся юристов-профессионалов с замыленными взорами на плечи коллективной мудрости и жизненного опыта двенадцати рядовых мужчин и женщин. Присяжные по делу Джея увидели и услышали все, что сторонам удалось найти и что они сочли относящимся к делу, и в итоге не были уверены в его вине. Они не стали – да и не могли – заявлять о его невиновности; однако сомнение было, в чем я и сам вынужден признаться, и они были вынуждены применить его в пользу обвиняемого.
И как бы я ни ходил кругами, рассуждая, по сути, о том, правильно ли все делается в нашей системе, один вопрос неизбежно возвращается обратно, словно бумеранг, врезаясь мне в голову: какую систему предпочел бы я сам, окажись жертвой ложных обвинений? Зная все то, что я успел узнать всего за несколько лет знакомства с грязной подноготной нашей системы уголовного правосудия, доверился бы я следственной системе правосудия, чтобы государство, со всей своей изменчивой компетентностью и уязвимостью перед политическим влиянием, полностью взяло контроль над моей дальнейшей судьбой? Или же я предпочел бы доверить свое дело независимым солиситору с адвокатом в надежде, что двенадцать нормальных людей, увидевших относящиеся к делу, заслуживающие доверия и справедливо представленные суду доказательства, решат, что оснований для моего осуждения недостаточно?