Ранее мы с вами говорили о праве обвиняемого в преступлении второй категории выбирать между магистратским судом и судом присяжных. Это одна из первых рекомендаций, которую дают адвокаты защиты: предстать ли перед магистратами, которые не могут за единичное правонарушение дать больше полугода тюрьмы, или же извернуться и попросить созвать суд присяжных, максимальное наказание по результатам которого может измеряться годами тюремного заключения?
Вы спросите – зачем обвиняемому выбирать уголовный суд присяжных, рискуя получить куда более серьезный приговор? Ответ на этот вопрос нам дает статистика. Судебные разбирательства в магистратском суде гораздо чаще заканчиваются победой государства. Так, к примеру, в 2016–2017 годах королевская уголовная прокуратура выступила в качестве обвинителя в магистратских судах по 52 140 уголовным делам. Из них по 33 371 был вынесен обвинительный приговор, процент которых составил 64 %. За тот же самый период количество представленных уголовной прокуратурой дел в суде присяжных составило 14 967, и подсудимые были признаны виновными в 7806 из них, что в итоге приводит нас к другой цифре – 52,2 %. Разница составляет 12 %, и соответственно, вероятность быть оправданным в уголовном суде присяжных выше на 25 % (16).
Двадцать пять процентов. Это, пожалуй, можно объяснить как очередной рудимент истории. В шестнадцатом веке (17) мировые судьи, которым еще не доверяли самостоятельно судить уголовные преступления, играли важную роль в уголовном преследовании. Полиции или государственных обвинителей еще не было, так что большинство судов проводилось по искам потерпевших, а магистратам поручалось помогать в проведении расследования и построении позиции обвинения. Они брали показания у свидетелей обвинения (решительно отказывая в даче показаний тем, кто мог помочь стороне защиты) и вызывали их в суд. Путем допроса магистраты добивались признания от подсудимых, после чего выступали перед судом со стороны обвинения, подобно тому, как современный полицейский, ведущий уголовное дело, дает показания о проведенном расследовании. Но не стоит путать подобную модель со стандартным следственным процессом, что наблюдается на континенте: этим предвзятым магистратам в явном виде указывалось, чтобы они сделали все, что в их силах, для получения «любых материалов, доказывающих факт совершения подсудимым преступления» (18). Хотя к двадцатому веку постепенная реорганизация присвоила магистратам роль незаинтересованной стороны, занимающейся исключительно судом, вплоть до 1949 года магистратские суды официально назывались «полицейскими судами». Именно таковыми они и являлись: эти суды были (а многие остаются и по сей день) физически прикреплены к полицейским участкам. Полицейские дежурили у дверей такого суда, приводили в него задержанных, сажали их на скамью подсудимых и выступали в роли основного государственного обвинителя вплоть до создания в 1985 году Королевской уголовной прокуратуры. Даже сейчас можно порой услышать от магистратов старой закалки, как они говорят «наш офицер» или «наш обвинитель», ссылаясь на сторону обвинения. Вот и сейчас, когда я вламываюсь в зал суда, сгибаясь под тяжестью папок с бумагами, не успеваю я перевести дыхания, как ловлю на себе взгляд председателя в очках, который выдает сразу двойной удар: