— Нет, это хороший специалист. Но видишь ли, инсулин обладает специфическим свойством. Его нельзя обнаружить. Ни один прозектор в мире — при уровне современных знаний — не обнаружит в организме умершего следов инсулина. — Кристиан помолчал. — Если Эрику ввели смертельную дозу инсулина, этого никогда нельзя будет доказать.
Скорость, с какой я пролетел расстояние между уллеволской больницей и Виктория-Террасе, намного превышала дозволенную.
На перекрестке Майорстювайен я поехал на желтый свет, смутно отметив, что едущие мне наперерез машины сигналили и тормозили. Я помчался вниз по Майорстювайен мимо старинного дома Амальдуса Нильсена[9], где в школьные годы мы со Свеном бродили по опавшим листьям каштана.
Я пытался сообразить, который сегодня день. Но мне не удавалось собраться с мыслями.
Две недели, сказала Карен.
Сидя на диване, она обвила меня руками за шею и попросила ничего не говорить Карлу Юргену Халлу. Не говорить о том, что гнусный П. М. Хорге, «Советы и информация», вымогает у нее деньги. Ей требовалось две недели, чтобы избавиться от него.
А я, идиот, пообещал ей это. Я, круглый идиот, сдержал свое слово.
Но теперь Карл Юрген узнает все. Чтобы нарушить данное слово, мне нет нужды пить для поддержания духа, хотя я всегда кичился тем, что свое слово держу. Теперь это не имеет никакого значения, ничто теперь не имеет значения. Мной владело единственное безумное желание — наверстать упущенное время. Мне казалось, что какая-то лавина увлекает меня за собой и я должен остановить обвал, пока мы все не рухнули в бездну. И в самой глубине сознания сквозь ярость, горе, отчаяние пробивался тонкий голосок.
Он настойчиво спрашивал: «Почему?… Почему?… Почему?…»
Будто мчишься по железной дороге, отсчитывая каждую шпалу: «Почему?… Почему?… Почему?…»
Карл Юрген обязан это узнать. В этом состоит его работа. Но пока что он справляется с ней из рук вон плохо. Что он себе воображает? Что воображает себе вся эта компания, засевшая в управлении на Виктория-Террасе? Только и умеют, что прилеплять красные штрафные квитанции на машины, припаркованные не там, где положено. «Но почему? — стучало в моем мозгу. — Почему?… Почему?… Почему?…»
Мне было как-то даже легче оттого, что я мог излить свою ярость на уголовную полицию города Осло. Словно я снова стал мальчишкой и, грохнувшись с трамплина, кляну на чем свет стоит лыжные крепления.
Я поставил машину у самого входа. Как раз под знаком «стоянка запрещена».
— Катись к черту! — сказал я табличке с запретительным знаком.
Проходившая мимо дама испуганно шарахнулась.