— Отчего нельзя? Все можно.
— Это я вот те — козу! — не унималась толстая Шурка. — Приедет только какое-никакое начальство, я те эту козу — сразу!.. Я те эту козу — на всю жизнь!..
На улице послышался возбужденный говор, потом он стал ближе, но приглушеннее, потому что разговаривали теперь, покрикивали уже в доме, за дверью, а затем дверь эта распахнулась так стремительно, словно ее хотели выбить, и в комнату стремительно влетел Юрка Нехорошев.
Сопровождавшие его вошли за ним неторопливо, даже степенно вошли, но по лицам их было видно, что это именно они сообщили Нехорошеву такое ускорение, в результате которого он смог остановиться, только наткнувшись на председательский стол.
Рубаха на груди у Юрки была разодрана, под глазом уже зацветал, наливался багровым большой синяк.
— Сонного вязали, — объяснил длинноволосый дедок в очках. — Ежели иначе, может, и не дался бы — здоровущий, черт.
Юрка взглядом полоумного скользил по лицам, увидел вдруг Бурсакова, и глаза его радостно зажглись.
— Игорь Михалыч, пала!..
— Тоже ваш? — спросил председатель.
У Юркиных конвоиров вытянулись лица. Но Бурсаков в недоумении плечами пожал.
— Первый раз вижу.
— Ага! — сказал председатель и азартно потер ладонь о полу кителя где-то на животе сбоку.
— Игорь Михалыч, пала… Да ты што, начальник! — закричал Юрка отчаянно. — Чернуху такую кидает, понял! Ну, Нехорошев я! Юрка!
— Нехорошев? — повторил Бурсаков, как будто начиная что-то припоминать. — Юрий, говорите?
— А то кто ж, пала?
Голос у Юрки звучал сейчас тонко и жалобно. Юрка обиженно моргал, кривил губы, и было в лице у него еще что-то такое, действительно делавшее его на самого себя непохожим.
— Есть у нас такой, — как будто припоминал Бурсаков. — Только наш Нехорошев — орел! И синяков у него никогда, он сам синяк кому хочешь… И зуб у него золотой… фикса.
— Дак выбили, пала! Вот этот дедок! И поискать не дал. — Юрка начал надвигаться на длинноволосого, картинно хватая его за грудки. — Я тебе, што, пала? Што, мама твоя нехорошая…
— Наш, — сказал Бурсаков. — Теперь вижу: наш.
Женька Ялунин оттащил Юрку от дедка.
— Ежели товарищ и свой, ежели и научный сотрудник, все равно ему суток десять дать не мешает. Мы, можно сказать, при исполнении… А он! За всю свою долгую жизнь столько матюков не слышал и, надеюсь, больше не приведет господь! Тьфу ты!..
— Шестьдесят рублей, пала, отвалил, — отозвался Юрка. — Девяносто восьмая проба. Как я теперь найду?
— Теперь единственная надежда на наши афиметры, — сказал Бурсаков. — Доведем их до ума и попробуем поискать твой зуб… Так что кончай бездельничать и спать на профиле — теперь ты лицо, так сказать, заинтересованное.