— Тебе налить?
— Плесни…
Потом мы слышим, как на улице Семеновна здоровается с нашей соседкой, и та, видно, подходит к плетню посудачить, и они говорят неторопливо и громко:
— Ох и кричали, Андреевна, твои петушки на зорьке! Я к колодезю шла, а они заливаются…
— Да вот зарезать не соберуся. Сама крови, не дай бог, не переношу, а Люську никак не могу допроситься — как завьется с утра, так до ночи…
— А ты прикажи ей, а то старые станут, мясо тогда не въешь…
— Да какие они старые — только завела!
— Када — только?.. Ну када? Второй год ты их держишь!
— Да ты што, Семеновна, господь с тобой!.. Сарайчик-то Федя сломал, а новый сделать не сделал. Где б они у нас зимовали?
— А это я й не знаю где. Только они у тебе второй год — прямо точно.
— Подожди-подожди… Вот када бабушка Ениха померла? В марте?.. Или в апреле? Дак она говорила еще: «Ты, моя дочка, думаешь, курицы это, а они у тебе петушки».
— А Никифоровича ты звала на Октябрьскую петушка зарубить? А в этим году Октябрьская рази была?..
— Да, нет, Семеновна, то я звала его гуску прирезать. Невестка ш мине дала, рази не помнишь? Када Колька пьяный был, да на машине задом на курник наехал, да всех гусок попередушил да перекалечил…
— А она тебе одну принесла?..
— Да нет, двох… Это ш в тот день еще, помнишь, когда у Грибанюковых теленок попал в колодезь, чего его туда черт занес… Я Никифоровичу через дорогу кричу: «Гуску иди зарубать!» — а он: «Сичас телка, — говорит, — достанем, потом до тебя прыду» — ну, не помнишь?
— Мальчик у Грибанюковых такой хороший. «Сколько ш тебе, — вспрашиваю, — лет?» А он говорит; «Сем, тетя, будет».
— Да не сем ему, а шесть.
— Да как же, Андреевна, шесть?.. Ну ты все прямо перепутала, да еще спорышь — не нравится вот мне, что ты спорышь!
— Да чивой-то я спорю?.. Я правильна говорю, они с моей невесткой вместе лежали, я еще яблок, принесла — хороших таких достала, аш на тот край за ними ходила — даю и ей. «Каво ш ты, — говорю. — Ирочка хочешь?» Она говорит: «Да дочку», — а вечером мальчик у ей и родился, он же как Юрочка наш, а Юрочке нашему только шесть.
— Да своими ушами слышала: «Сем, — говорит, — тетя, сем». Я еще переспросила, а он опять: «Сем!»
— Да он еще не соображает, дак и говорит.
— Ага, «не соображает»!.. Да они больше нас с тобой! Это мы думаем за них, что маленькие да маленькие, а они тут, на улице посмотришь другой раз: черта низя выпускать, рога ему сломят.
— А все равно ему… О!.. о!.. Пришла, барыня, и легла под ногами!
— Да какая ж это барыня?.. Это кобель… Гречухиных собака? Ну кобель, я тебе говорю.