— Да какой же это кобель? И кличут они ее Найда. Сучка самая настоящая!..
— Да, бабушка, жишь, Гречущиха слепая, чего ты хочешь? Она до них приблудилась, ну бабушка и давай: Найда и Найда. А он кобель… Я вон дак и отсюда вижу!
— Вот ты тоже спорыть любишь! Ну прямо, ей-богу, аж интересно… Да не вертись ты… Укусит еще!
— Да чего он там тебе укусит!
— А ну-ка, стой, Найда, стой!.. Ну стой, кому говорю… Гля, и правда кобель!
— Да а я тебе што и говорю! — громко говорит Семеновна, и в голосе у нее слышится превосходство. — И это не сучка, я тебе говорю, а кобель, и мальчишонку Грибанюкову не шесть, а сем, и петушкам твоим по два года!
Соседка наша Андреевна молчит, потрясенная, видимо, бесспорностью доказательств Семеновны, а та уже идет мимо палисадника, где мы лежим, и нас не видно за кустами сирени да жасмина, а мы за ней наблюдаем через штакетник, держась за животы и друг другу показывая: «Ну тетка!»
Скрипит калитка — Семеновна идет к нам.
Со двора нас видно хорошо, и тут она здоровается издалека и так же громко спрашивает:
— Отдыхаете?.. Пиво пьете?.. От хорошо, что пиво, а не водку эту проклятую, кто ее прямо выдумал, задушила б тово вот этими руками, и все бабы мине б только помогли да потом спасибо сказали… А мама, Гришенька, дома?
Я говорю, что дома, и Семеновна идет в глубь двора, на летнюю кухню.
С мамой они уже помирились.
Несколько дней назад отсюда же, из палисадника, я слышал их разговор.
— Семеновна, ты женщина пожилая, — убеждала мама. — Ты ш не девочка уже… И пора б тебе уже перестать побрехушки свои по улице разносить.
— Тосечка-а, от тебе крест, — божится Семеновна, — царица небесная не даст сбрехать — не разглядела…
— Ну с Леночкой ладно, а другой какой случай каждый раз?
— Ой, Тосечка, да такая жизня наша скушная, — простосердечно объясняет Семеновна. — А тут придумаешь што — и аш другой раз сама рассмеёсся…
— Дак вот ты рассмеёсся, а другому — слезы!
— А я потому и не говорю, кому другой раз, чтоб слез не было — надоели уже они, ну их к черту!.. Вот придумаю про ково-нибудь, а другим не скажу, промолчу. Вот учера или позаучера… Идет Володька Дрыжикин, а я вспрашиваю: «А чевой-то ты, Володя, один?» А он говорит: «Да не усё ж, тетя Дуся, удвоем!..» Прошел, а я гляжу ему вслед и уже вроде так вспрашиваю: «Володя, да а чевой-то ты без жены?..» А он вроде говорит: «Ой, да надоела она мне уже, тетя Дуся, хоть веревку на шею!..»
— Ну разве хорошо вот придумала? — упрекнула ее мама.
— А скажи — она не зараза, Володьки Дрыжикина жена? — Семеновна возмущается. — Зараза одно ей название!.. Такой мальчишоночек был, а теперь пьет и пьет — она его довела… Только он со двора — она на танцульки, только со двора — она накрасится, намажется — на танцульки!..