В двенадцать мы выписались из гостиницы и поехали в аэропорт. К тому времени я не получила никаких известий, хотя по моим прикидкам муж давно должен был приехать в Александрию. Оставалось надеяться, что Саид дико обижен — и это единственная причина, почему он ничего не пишет и не отвечает на мои звонки.
Утром я позвонила Маше и попросила временно забрать кота. Она поразилась тому, что я в Москве, и начала задавать вопросы. Пришлось признаться, что у меня большие неприятности, и пообещать все объяснить, но только не сейчас. Надо отдать ей должное — через час после звонка Маша примчалась в гостиницу и без лишних слов забрала Шикобелло. Я с признательностью посмотрела на подругу, и мы с мамой тут же выехали в аэропорт.
Снова потекли томительные часы ожидания — регистрация, паспортный контроль… Почему все так долго? От пережитого стресса у меня сильно кружилась голова. Кроме того, я второй день ничего не ела, почти не спала и постоянно находилась на взводе. Не знаю, что бы я делала без мамы. Она пыталась меня утешить, накормить, просто обнять за плечи или взять за руку. При малейшей возможности мама давала мне почувствовать, что я не одна: есть человек, который меня никогда не разлюбит и не предаст. Ее присутствие и надежда на то, что с сыном все в порядке, — только они дали мне силы пережить эти дни.
Прокручивая в голове ситуацию, я падала в пропасть самоистязания и мучительных сожалений. Мне некого винить, кроме себя — настало время честно это признать. У меня не получилось стать хорошей женой и матерью. Я была и осталась эгоисткой: переехав в Египет, живя с Саидом и решив вывезти ребенка без его согласия, я думала лишь о себе. Я лицемерила перед мужем и даже перед Богом — за это и наказана. Только бы с Валидом все было в порядке… Я вымолю у Саида прощение, пойду на все, упаду перед ним на колени и простою так до конца своих дней — только бы Валид остался в живых…
В живых… я боялась произносить это слово. Мой сын должен жить. Другого просто быть не может. Я все перенесу, Господи, только не забирай у меня Валида: я все исправлю, искуплю, вымолю прощение — только бы он был жив. Иначе — что мне остается? Провести всю оставшуюся жизнь с чувством невосполнимой утраты, терзаясь осознанием собственной вины?
До вчерашнего дня худшее, что я могла себе представить, — разлука с сыном. Оказалось, что есть вещи значительно хуже. Пусть бы муж увез ребенка в другой город, пусть бы запретил с ним видеться, пусть бы суд встал на его сторону — тогда я могла утешать себя мыслью, что Валид жив, он со своим отцом, могла найти его, видеть хотя бы изредка… Пока жив человек, жива и надежда. Только смерть не оставляет никаких шансов. Лишь теперь я увидела дно той пропасти, куда падала в течение последнего года, лишь теперь поняла весь страшный смысл слова «никогда».