КОММЕНТАРИЙ К СКАЗКЕ 19 (ИФА 7803)
Рассказано Леей Яфе, родом из Ливана, ее сыну Аарону Яфе в 1967 г. в Га-Йогев, деревне в Изреельской долине.
Культурный, литературный и исторический контекст
Персонажи данной сказки, их действия и отношения встречаются повсеместно в еврейской нарративной традиции. Суета перед пасхальной трапезой, седером (см. сказку ИФА 7000, т. 1, № 17; ср. со сказкой 19878, наст. т., № 2), несоответствие богатства и добродетели [1], фигура Илии-пророка как чудотворца (см. сказку ИФА 19878, наст. т., № 2) — эти мотивы являются фундаментальными и присутствуют в нарративах всех еврейских общин. Однако согласно хранящимся в ИФА записям, эта история рассказывается только евреями из арабских стран [2]. Насколько нам известно (хотя это и не имеет никакого подтверждения ни в рукописях, ни в опубликованной литературе), эта сказка встречается повсюду от Ирака на востоке до Марокко на западе. То, что она имеет хождение в столь отдаленных друг от друга местах, может быть следствием как устной передачи традиции, так и расселения людей из одного региона, где рассказывали эту сказку, по всему Ближнему Востоку. Исторически местом ее происхождения могла быть Палестина в период поздней Античности.
Возможно (и это больше размышление, чем гипотеза), данная история является отголоском мишлей ковсим (притчи о прачках). Любителем этого жанра считался р. Йоханан бен Заккай — известный мудрец I в. н. э. (ВТ, Сукка 28а; Бава Батра 134а), но в талмудической литературе нет примеров таких притчей. В общем данная история является скорее волшебной сказкой, чем притчей, хотя Илия-пророк в ней действует не совсем как чудотворец: он лишь наделяет магической силой слова, которые произнесли сами женщины. Этим не только подтверждается эффективность магического языка, но также подчеркивается, что и обычный язык обладает магической силой, а женщины, таким образом, оказываются сами ответственны за свою судьбу. Предсказатели, волшебники, мистики и святые воздействуют на реальность больше словами, имеющими статус ритуала, нежели непосредственными действиями. Основой нарративной организации общества является противопоставление богатых бедным [3].
1 Обычно это представление формулируется следующим образом: добродетель соотносится с наградой за нее, которая представляет из себя либо личное благополучие, либо богатство, как, например, «Праведник избежит беды, а попадет в нее нечестивец» (Притч. 11:8). Мудрецы Талмуда размышляли над тем, что этот принцип противоречит привычным жизненным реалиям (ВТ, Брахот 7а). Они апеллировали к принципу персональной ответственности, согласно которому «человека будут карать смертью только за его преступления» (Иер. 31:30, ср. Иез. 18:4). В той ситуации, которую мы видим в начале сказки, соотношение между добродетелью и богатством обратное, но по ходу сюжета все встает на свои места, что соответствует представлениям в культуре о том, что добродетель должна быть вознаграждена.