Теперь даже она не могла смотреть на него без сочувствия. Еще бы! Она видела того человека — живой огонь! Ей, должно быть, тоже сложно было поверить, что он превратился вот в это.
Но в ее взгляде мелькнуло не только сочувствие — я увидела и настороженность.
— Говоришь, он три года лежал?
— Ну, совсем лежачим он не был, — уточнила я. — Но я видела распорядок дня в клинике! Прогулки там редкие, большую часть времени он проводил в комнатухе три на два метра. Да и к кровати его часто привязывали, у него пролежни на спине!
— Пролежни — дело быстрое, но вот насчет этих трех лет я бы не была так уверена. Скажи ему, пусть разденется.
Руслан прекрасно ее слышал, но никак не отреагировал на ее слова. Зато когда просьбу повторила я, он тут же выполнил ее все с таким же безучастным видом.
Он раздевался без малейшего смущения. В своем нынешнем состоянии он уже не воспринимал разницу между одетым человеком и раздетым, не помнил, что такое стыд. Я снова вспомнила ту неопрятную медсестру, и меня аж передернуло. Жалко, что память не так просто очистить!
— Вот уж не думала, что твоего мужа голым увижу, — усмехнулась Наташка. — В отличие от некоторых…
— Не смешно.
— Прости, ты права. Посмотрим, что тут у нас.
Она надела белые медицинские перчатки и подошла ближе к Руслану. В этот момент для нее было не важно, кто он такой, знакомы они или нет, что с ним случилось. Для Наташки он был очередным пациентом — не больше, не меньше.
Она осматривала его долго, заставляла поворачиваться, поднимать руки, наклоняться. Я все ждала, когда она начнет расспрашивать меня о нем, однако Наташка сосредоточенно молчала. Она то и дело просматривала историю болезни, которую я передала ей, и хмурилась все больше. А я убеждалась, что не зря беспокоилась, не зря ее позвала и вытерпела этот скандал.
— Да, ты права, многое не сходится, — наконец объявила она. — Не понимаю… Он выглядит лучше, чем должен, и если этого добились в клинике, зачем им скрывать это? Зачем списывать на аномалию то, что они могли приписать себе в заслуги?
— Про клинику, думаю, можно забыть. Даже если я позвоню и начну расспрашивать об этом, они вряд ли ответят мне честно.
— Раз сразу не сказали, то и не ответят.
— О чем и говорю, — кивнула я. — Так что давай начинать с нуля. Что ты можешь сказать о нем?
— Для начала: он не только последние три года, но и последние месяцы жил очень активной жизнью. Он много ходит, бегает, прыгает, поднимает тяжести, у него отлично развита мускулатура. Ты ведь понимаешь, что этого не может быть?
О, я понимала это как никто другой! И не только из-за слов его лечащего врача. Я наблюдала за Русланом почти сутки и усвоила, что двигается он мало. Если скажешь ему — он пойдет. Если нет — будет стоять и пялиться в темноту. У него ни разу даже желания самостоятельно пойти куда-то не было!