Его понесло куда-то в сторону философии, пришлось возвращать его к основной теме:
— Но по их показаниям удалось установить, куда они попадают?
— По их показаниям — в меньшей степени, иначе мы бы до сих пор, как дикари, бегали вокруг версии с Аидом. Нет, первые важные ответы начал давать нам двадцатый век, когда развилась наука, когда появились новые способы и инструменты для изучения окружающего мира. Энергия, радиационный фон, сканирование… Мы уже не разбирались в сказках, мы изучали явление!
Похоже, когда речь заходила о деле его жизни, он мгновенно переставал быть суровым. Тарасову вряд ли было так уж важно, кто его слушает — я или нобелевский комитет. Лишь бы ему готовы были верить, ведь обычно ему приходилось скрывать тайное знание, обладание которым — привилегия. А что ж за привилегия такая, если ею нельзя похвастаться?
Я опасалась, что мне опять придется направлять его, но нет, он сам вспомнил, ради чего он здесь.
— Так вот, это пространство… Было много споров о том, что это такое. Среди популярных теорий были зеркальное отражение нашего мира, теория мультивселенной, даже портал на другую планету. Последний, кстати, оказался не такой уж дикой версией, как казалось на первый взгляд.
— Вы шутите…
— А похоже, что шучу?
— Нет, но и на правду не очень-то похоже.
— Все сводится к энергии, — пояснил Тарасов. — С нее ведь все началось — я говорю не о цивилизациях, а о планетах, о построениях галактик. Там, где была пустота, появилось нечто новое. Из одинаковых клеток развивались разные сущности. Кто бы мог подумать, что это приведет к чему-то столь сложному, как жизнь на Земле!
Если честно, до того, как он приехал, я была уверена, что мы будем говорить о мистике… Ну, традиционной. С призраками, чудовищами и неупокоенными душами. С проклятьями и заклинаниями. Но у Тарасова, похоже, все было разложено по полочкам, четко и понятно ему.
— В нашей солнечной системе жизнь есть только на Земле, — продолжил Тарасов. — Потому что только Земля оказалась в обитаемой зоне: достаточно далеко от Солнца, чтобы не сгореть, но достаточно близко, чтобы нам хватало тепла для жизни. Теория, которую я изучаю, основывается на том, что когда-то в обитаемой зоне было две планеты, примерно одинаковые по размеру. Представьте себе: целый мир, подобный нашему, но все-таки другой!
— Но сейчас Земля одна, — напомнила я.
— Потому что они столкнулись. Совпали орбиты, и произошло столкновение, одна планета погубила другую. Земля выжила, а от ее соседки осталось лишь то, что мы сегодня зовем Луной. Так вот, то пространство, которое притягивает людей, мы называем энергетическим призраком погибшей планеты. Энергия не исчезает в никуда, а уж в таком объеме и подавно. Планета исчезла — но вместе с тем осталась рядом, постоянно, как незримый для нас образ.