«Если эта посудина развалиться в воде, будет обидно утонуть, едва избежав смерти в огне», — пришла в голову мысль. Руки же тем временем вцепились в засаленное и отполированное сотнями тысяч задов деревянное сиденье.
А две дородные тетки словно и не заметили стона ржавого железа. Достав семечки, они принялись с упоением лузгать их, сплевывая шелуху в кулак. Лишь когда посудина сделала резкий крен, одна из них крикнула в капитанский отсек:
— Эй, полегче там на поворотах! Меня, между прочим, дома семь детей и муж ждут!
На что ей тут же каркающе отозвался старик:
— Ха, и эта женщина кричит об осторожности!
— А ты не завидуй, пенек замшелый, — не осталась в долгу бабища.
Не знаю, до чего бы дошло, но именно в этот момент капитан объявил: «Галерный двор!», — и я поспешила покинуть батискаф.
Торопилась. Буквально бежала по верфи. Мимо стапелей, мимо снующих рабочих, дымящих паровых котлов и бухт каната, что выше моего роста.
Входная дверь. Узкий, но чистый коридор и ступеньки. Много ступенек. Я практически задыхалась, мечтая лишь об одном: поскорее бы увидеть мужа.
Дверь в приемную была не заперта, а вот секретарши почему-то на месте не оказалось. Но мне на это было наплевать. Я уже потянулась к массивной латунной ручке, чтобы войти в кабинет Грега, как услышала:
— … милый, ну сколько мне еще ждать? Ты обещал, что женишься на мне этим летом. И вот оно уже на исходе, еще пара дней — и осень…
Шуршание ткани и влажные звуки, словно кто-то решил высосать сок из перезрелого помидора, прокусив кожуру.
— Кларисса, я не отказываюсь от своих слов. Потерпи немножко….
Прерывистое дыхание и вновь шелест ткани.
— Но та невзрачная болезненная бледная моль, которую ты по ошибке называешь женой, все же носит твой обручальный браслет.
Скрип лакированного дерева, царапающий уши.
— Благодаря этой серой моли у нас с тобой вскоре будет состояние. Потерпи еще немного…
Шлепающие звуки. Ритмичный скрип. Я лишь приоткрыла дверь, но и того, что я увидела, было достаточно.
Белокурые волосы, разметавшиеся по письменному столу, ноги в чулках, обхватившие поясницу Грега, который стоял со спущенными штанами — все это казалось столь нереальным, что меня будто ударило током.
А эти двое так увлеклись друг другом, что не заметили чуть скрипнувшей двери. Я плотно закрыла ее, стараясь отгородиться от увиденного. Хотя бы этим покрытым лаком деревом, если уж мысленный заслон не поставить. Слезы, которые не выплакала по дороге к мужу, полились ручьем.
Кто сказал, что самое сильное горе захлебывается в вое и рыданиях? Ложь. Беззвучные слезы — вот спутники отчаяния и боли, идущих из глубины души.