Вдруг она увидела звезды и небо.
Она почувствовала, как раскрываются ее лепестки, и она точно выходить из себя — из своего тела, из своих листков, из той оболочки, в которой она жила до сих пор. Точно она сменяла платье…
Теперь она жила иной жизнью, а то была старая жизнь; воспоминания о той жизни перемешались и спутались с впечатлениями новой жизни…
Она уже не думала больше ни о своих листьях, ни о своем стебле: ей казалось, что она, действительно, только переменила платье…
И она не обернулась и не взглянула на свое прежнее платье…
Ведь она уже не была больше лилией…
Она стояла на берегу речки, стройная, как стебель, голубоглазая, белокурая, с тонкой грациозной шеей и с цветком лилии в волосах…
А у ее ног копошились два толстых, больших паука.
Один паук держал во рту булавки и, вынимая то одну, то другую, прикалывал, где нужно, к ее платью кружево и банты; приколов бант или кружево, он торопливо отступал назад, забегал справа и слева и очень серьезно и сосредоточенно смотрел на свою работу — хорошо ли он приладил бант или ленту.
Если бант сидел хорошо, паук обращался к своему товарищу и говорил:
— Ну-ка!..
И сейчас же другой паук выпускал из себя нитку и пришивал бант.
Сначала Лилия было испугалась их, но пауки ее успокоили.
Один из них, тот, который, очевидно, был закройщиком, выступил вперед, вынул изо рта булавки и сказал:
— Не извольте сумлеваться, сударыня: мы портные… не извольте беспокоиться… такого тонкого батиста, как у вас на платье, вам все равно нигде не найти… Мы его соткали из самой чистой паутины, по приказанию господина рака… Нуте-ка, подвиньтесь малость…
И, присев на корточки, он принялся одергивать платье на Лилии, точь-в-точь, как настоящий портной.
Потом пауки накинули на плечи Лилии косынку и тоже из самой тончайшей шелковой паутины.
— Счастливо оставаться! — сказал закройщик и поклонился, шаркнув сразу всеми шестью своими ногами.
И портной тоже поклонился и тоже сказал:
— Счастливо оставаться!
Но они, конечно, не попросили при этом на чай.
Лилия пошла по лугу…
Она слышала, как портные переговаривались у нее за спиной.
Один говорил:
— Важно!
— То-есть, вот как хорошо! Лучше и не надо! — говорил другой.
Ей даже показалось, будто рак тоже вылез из своей норы на берег и смотрит на нее, шевеля усами, а под усами добродушно и немного лукаво усмехается, будто думает:
— А недурную я удрал штуку!
Лилия прошла лугом и вышла в поле.
Кругом все было тихо.
Только перепела кричали громко, отчетливо, точно отчеканивая каждый слог:
— Спать пора, спать пора!
Когда Лилия оглянулась назад, на реку, она не увидела ни реки, ни луга. Белый тумань покрывал теперь и луг, и реку.