Было около трех часов ночи, когда подросткам позволили разойтись по своим комнатам. Все они были взбудоражены произошедшими событиями, поэтому еще долго не могли уснуть. Дима лежал в постели, мрачно глядя на опустевшую соседнюю кровать. Подушку, одеяло и простыню уже убрали. Сняли даже матрац, отчего металлическая сетка тускло поблескивала в слабом лунном свете.
Сейчас Дима не задумывался над тем, что люди не могут видеть в темноте настолько четко. Зато задумывался о том, как он отвернулся от Артема, когда парень спросил о его самочувствии. Как накричал на него, когда тот сказал ему об учащенном сердцебиении. Как отказал, когда Артем попросил о помощи. Как промолчал.
«Как ты вообще можешь уважать себя после всего?» — этот вопрос прозвучал в сознании голосом Цербера. Действительно, мог ли он себя уважать? Да и что такое уважение в их проклятом мирке? Здесь уважали в первую очередь тех, кто проявлял силу и мог оказывать влияние на других. Но все они ютились в той жизни, где каждый был сам за себя. Катя не являлась исключением. Она ходила по тем же коридорам, ела из тех же тарелок, сидела за теми же партами. Однако именно эта девушка не побоялась выйти навстречу Марату и заступиться за Артема. Цербер не обещал Кате прогулок за подобный поступок, и уж тем более девушка не была обязана очкарику спасением своей жизни. Она сделала это лишь потому, что в противном случае не смогла бы себя уважать.
Теперь Диме оставалось только надеяться, что Артем выкарабкается, и исправлять то, до чего можно было не доводить. Если Олегу удалось сделать Игоря «неприкосновенным», всего лишь забрав в свою компанию, может, и у него получится? Больше никто не посмеет тронуть ботаника, потому что он будет в «стае». Скорее всего, вначале их группа потеряет репутацию, но, если держаться за Артема до конца, все в итоге замолкнут. Во всяком случае, так было с Игорем. Мысль о том, что очкарик не захочет его видеть, Дима пытался не допускать. Конечно, у Ларина есть право злиться, но, в конце концов, все здесь то и дело цапаются, а потом остывают. Возможно, и с Артемом постепенно наладится.
Дима заснул на рассвете. Утреннее небо показалось ему удивительно красным. Солнце медленно растекалось алыми разводами, столь яркими, словно впитали в себя пролитую ночью кровь. Сонные коробки домов начали постепенно сереть, сбрасывая с себя черные одеяла. Фонари побледнели. Сгорбленные, они напоминали стариков, которые из-за своего плохого слуха, никак не могли расслышать, почему во дворе интерната все еще стоит полицейская машина. Этой ночью здесь вообще побывало непривычно много разных машин. Приезжала белая с красными полосами на боках и таким же тревожно-красным крестом. Приезжала желтая с шашкой. И останавливались еще несколько, которых прежде здесь ни разу не видели.