— Кать, извини за ту сплетню о нас с тобой, — внезапно прервал ее Дмитрий. Его голос прозвучал спокойно, и парень сам поразился этому хладнокровию. Казалось, он наконец смог внушить что-то не только кому-то со стороны, но и себе. И впервые он посмотрел на Катю не как на девушку, которую нужно срочно забрать у конкурента, а как на замученного друга, которому чертовски хотелось покоя, в том числе и в своей личной жизни.
— Ты говоришь так, будто сам ее пустил, — удивилась девушка.
— Нет, это не моя заслуга. Тем не менее все это время я вел себя глупо. Если бы мне не взбрело в голову ворошить детские воспоминания, многих вещей удалось бы избежать.
В этот миг Дмитрий показался девушке каким-то незнакомым, даже чужим. Он словно сделался на несколько лет старше. И Белова не могла понять, чем вызваны такие перемены.
— Но теперь ведь все хорошо? — осторожно спросила она.
Дмитрий улыбнулся.
— Во всяком случае мы перестали наступать на одни и те же грабли…
Все эти две недели, что он провел на больничной койке, показались Призраку самыми тяжелыми в его жизни. И дело было даже не в том, что острая боль вгрызалась в его тело каждый раз, когда проходил наркоз. Дело было в неопределенности. Она давила на него, как многотонная плита, не позволяя ни на секунду расслабиться.
С тех пор, как Эрика доставили на Спасскую, с Дмитрием он больше не виделся. Казалось, Лесков напрочь забыл о его существовании, и Фостеру оставалось лишь гадать, какую участь ему уготовили. Само собой, здесь он был незваным гостем. Это чувствовалось в прохладном тоне Вайнштейна, который заходил к нему, чтобы вколоть очередную дозу обезболивающего. Но еще отчетливее ощущалась жгучая всепоглощающая ненависть во взглядах его охранников. Двое мужчин, сопровождавших Альберта каждый раз, казалось, готовы были собственноручно убить пленника.
Но на них Эрику было откровенно плевать. Их ненависть его ничуть не задевала, даже напротив — вносила хоть какое-то разнообразие в бесцветные больничные будни. Плевать было даже на устройство слежения, которое наемнику закрепили на щиколотке его здоровой ноги в первый же день его прибытия. Он охотно согласился пережить и это неудобство, главное, чтобы Барон оставил его в живых.
Со стороны могло показаться, что все его тревоги надуманы. Зачем бояться за собственную жизнь тому, кому предоставляют еду и оказывают медицинскую помощь? Разве кто-то в здравом уме будет выхаживать приговоренного к смерти?
Тем не менее Эрик боялся. Он помнил, кто являлся негласным наставником Лескова, и вполне допускал мысль, что, как и Бранн Киву, Дмитрий тоже любит «развлекаться». Румын избавлялся от своих врагов изощренно, словно месть для него была еще одним видом искусства. Он мог насаживать людей на крюки, скармливать хищным рыбам, растворять в кислоте… В общем, вовсю проявлял разнообразие. Так почему бы Лескову тоже немного не развлечься? Почему бы не подарить врагу надежду, чтобы затем расправиться с ним с особым наслаждением? Ведь смерть по сути не страшна, если умираешь неожиданно — куда страшнее, когда надеешься еще пожить.