Ну, что этот щеголь так в меня вцепился? Понятно, не каждый возьмется через те края его провести. Но неужели он не видит, как мне все здесь обрыдло? Я всю прошлую жизнь с другими арманьяками по колено в крови прошагал, кроме войны ничего и не видел. Думал, хоть на том свете отдохну. А тут то же самое. Сказать ему? Так не поймет, крючкотвор. Мол, какая тебе разница, кого резать — рогачей или бургиньонов? И вообще сделку обстряпаем, новую жизнь начнешь! Деньги решают все. Брат мой тоже так думал, аж целый Компьен под себя подмял. И что в итоге? Жена собственная придушила с любовничком на пару…
Я поморщился от очередного приступа тошноты и привалился к перилам, страдальчески закатив глаза. Так стало еще хуже — вместо облаков над городом нависал Червонный кряж, нацелив в меня иззубренные ветрами клыки горных вершин. Сколько лет уже в Танториуме, а никак не привыкну. В смысле — к перевернутому миру над головой. Похмелье-то еще в той жизни стало моим самым верным спутником.
Доходяга перехватил мой взгляд и засмеялся, расплескивая вино:
— И все здесь такое, да? Даже тритоны не те, кем кажутся…
Я вежливо кивнул, силясь удержать внутри содержимое желудка. Может, пора со всем покончить? Не осталось уже ничего от меня прежнего, изорвал Медианн в клочья всю душу. Услышь мои речи кто из братьев — не признали бы. Да что там, мысли даже и те будто не мои. Разве что убивать наловчился еще лучше, освоил орудия новые. Даже интересно было поначалу. Только и это уже приелось. Единственное, почему я за жизнь цепляюсь, это мысль, что после смерти на просторах славного Медианна можно куда-нибудь и похуже загреметь. Но сейчас и это уже не пугает. Головой вниз — и все, даром, что только второй этаж.
Сонную тишь нарушил грохот посуды и забористая ругань гарсона. Вот такое у меня посмертье. Даже счеты с жизнью спокойно свести не дадут.
Оказалось, шум поднял мой несъеденный тритон. Похоже, он оказался крепким парнем и оклемался от яда раньше обычного. И теперь грозно шипел, зажатый в угол прислугой.
— Тысяча извинений, господа, — дородный хозяин торопливо поклонился, вытирая руки о засаленный фартук, — сейчас ребятки его эта… мигом!
Я промолчал, зачарованно глядя, как тритон ловко увиливает от ударов. Но долго так продолжаться не могло, и вскоре вилы прибили его к полу, зажав между зубьями. Тритон тонко, почти по-человечески вскрикнул.
— Стоять! — рявкнул я.
Все обернулись ко мне. Даже секретарь выглядел несколько озадаченным. Я растолкал прислугу и высвободил свой несостоявшийся ужин. Тритон закашлялся, недоверчиво скосив на меня левый глаз, но сбежать не пытался.