Медианн №3, 2020 (Тихонов, Кузнецова) - страница 54

Я за стенами цитадели богов. Там, куда пытались прорваться краснокожие дикари, там, куда никому из моего народа до этого момента не удавалось попасть.

Я неспешно побрел вперед по этим темным пространствам, удивляясь наполнявшим их формам. Под ногами хрустели мягкие сыпучие частицы, затем сменившиеся странными острыми лоскутами. Вверх устремлялись колонны, источавшие тепло, и они были выше колонн в залах цитадели, выше самой цитадели и богов. Отовсюду раздавались звуки: не то дыхание, не то вздохи, не то удаленный гул. Но не было звуков плача и страданий.

Впереди виднелось что-то неподвижное, большое и при этом смутно знакомое. Я подошел ближе и понял, что это огромная статуя. Чем-то она напоминала богов, но чем дольше я вглядывался в нее, тем больше находил знакомых черт. Лицо, нос, глаза, уши… В чертах статуи я видел себя, мать, братьев, каждую женщину и каждого мужчину своего народа, белокожих женщин и краснокожих дикарей. Всех нас вместе и каждого по отдельности.

Боги создали наши слабые тела. Боги вложили в наши головы разум, позволяя понимать все, что происходит с нами, и не иметь возможности что-то изменить. Боги запустили бесконечный цикл рождений, мук и смерти.

И боги запечатлели нас всех в этой статуе, изображающей то существо, на основе которого мы были созданы.

Воздух забился хлопьями в мои легкие; я чувствую, что это конец. Пожирающее меня нечто стискивает сердце, заставляя его стучать все медленней.

Мы были и будем обреченным народом.

Навсегда.

Как жаль.

Дмитрий Николов

Серебра!

— Пять минут, монбон! — выкрикнул кучер и, соскочив с козел, бросился в сторону леса. Монбон, он же Жеррард, он же Первый Егерь Короля, нахлобучив старый армейский берет, толкнул тяжелую дверцу и по откинувшейся лесенке сбежал на влажную утреннюю траву. «Так никаких лесов не напасешься», — подумал он, вытаскивая футляр из пожелтевшей от времени кости и набирая на кончик пальца дремотный порошок. Вделанное под крышку медное зеркальце отразило стекляшки, вправленные насмерть в глазницы и заменяющие Жеррарду срезанные веки; на левом глазу дымчато-зеленую, на правом — янтарно-желтую. Над искривленной переносицей маячил неловкой заплатой круглый шрам от ожога.

Невдалеке застучал топор. Мышиный Камень уже виднелся на горизонте. Ржаво-бурая пахота под паром, растянувшаяся между деревень, небольшой голый подлесок, а за ним — невысокая скала. Где-то у ее подножия находятся шахты, питающие город серебром; последний город северных провинций, которого, казалось бы, не коснулась война на южных границах. Город, где пока еще ели досыта, пятном мха оплывал на покатые скалистые склоны. Отсюда уже можно было рассмотреть почерневший от времени трезубец наместничьего дворца, городскую стену с кренящимися башенками через каждые триста шагов.