Юнец помотал головой.
— Только голос отца помню. И то, что он наказывал.
— Что же?
— Чтобы я помогал людям. — Радим шмыгнул носом. — Я так и делаю. Собираю хворост, сею лен, мою бабу Вею…
Кион хохотнул. Стало неловко, будто он сотворил что-то для себя чуждое.
— Что с теми, другими, до меня? Знаешь? — отворачиваясь от вьюжного ветра, поинтересовался вольник.
Юнец сделался серьезным и произнес, глядя на сгорающий в воде снег:
— Они не там искали.
— Что искали?
— Не там искали себя.
Мужчина не стал уточнять, что тот имел в виду. Видимо, наслушался взрослых.
Радим слепил снежок и запустил в озеро. Он развеселился, как если бы попал в цель, и подул на пальцы.
— Метель начинается, пора назад.
— Давай.
Юнец побежал, размахивая «крыльями». «Там ли я ищу?» — спросил себя странник.
* * *
Дверь отворило. В караулку сыпанула белая крупа. Огонь в очаге стал плеваться искрами.
Кион подскочил, чтобы запереть дверь. И увидел на пороге их. Они пошатывались от ветра и горестно, словно извинялись за проигранные схватки, взирали на него.
У одного недоставало руки. Ламеллярный доспех был искорежен, в животе гнойно-бурым зияла дыра. От вывернутого носа, обнажая алый череп, по лбу тянулась трещина шириной с палец.
Второй опирался о палку. Казалось, туловище его держалось за счет одного позвоночного столба. Нить кишок подпирала выпяченная вперед тазовая кость. Содранная на шее кожа свисала багряным лоскутом.
Голова третьего была перекушена над ухом, и нижняя часть ее, как треснутое бревно, оттопыривалась в сторону. Правый глаз норовил вывалиться из глазницы. На боку углядывался след от укуса зверя, который, похоже, вырвал не одно ребро.
Они сообщили свои имена.
— Миан.
— Кентурион.
— Иулиан.
Язык присох к гортани. Разумом Кион, конечно, понимал: это лишь дьявольские проделки зверя. Что таким образом тот хотел запугать. Однако увечья выглядели настолько убедительно, что он не испытывал сомнения: зверь именно это и сотворил с ними.
Все трое в один момент развернулись и последовали в сторону озера. Влекомый шепотом, охотник пошел за ними. Он смекнул, куда его вели — к ловушке. Он укорил себя, что не захватил гарпун. Мертвые вольники понеслись вперед и растворились в снегопаде.
На берегу он увидел немыслимое. К столбу, что долгое время стоял без дела, был кто-то привязан. Маленького роста, нагой.
— Отец, мне холодно! — завидев его, проскулил мальчик.
— Павлос, сынок!
Кион сделал шаг, остановился.
— Ты меня не проведешь. — Он замотал головой. — Павлос умер! Это не мой сын!
Не доверяя глазам, мужчина растер лицо. Закричал. Видение не исчезало. Мальчик, с веревкой на шее, обнимал себя и плачущим голосом жаловался: