— Но это их личные, личные, ты что, не понял?
Нахмурился.
— Ни у кого из нас нет ничего личного. У них — тем более. А Владимиру Ильичу что ответите? Ну, и то-то…
Юровский сжал голову ладонями.
— А фотографии передать во все газеты всего мира?.. Мы еще послужим под твоим началом, Ильюхин… И откуда это в тебе…
— От нашей партии, товарищ…
Юровский ошеломленно вскинул голову, всмотрелся. Это было похоже на издевку. Но — нет… Глаза сияют неземным пламенем, губы сжаты, ноздри дышат, как паровоз. Н-да… — поднес спичку, шифровка вспыхнула и рассыпалась в прах.
Кудляков расхохотался, но как-то странно:
— Он… поверил?
— А то…
Помолчал. Вздохнул.
— Но ты понимаешь, что предложил беспроигрышный вариант?
— Не дрейфь, подруга… Мы их до этого варианта семь раз спасем.
— Ну… Твоими молитвами. А знаешь, Ильюхин? Тебе бы лет десять-двенадцать тому к нам, в Охранное — тебе бы цены не было. Кто знает… Может, ты бы один придумал такое, что и Ленин, и Троцкий, и эсеры эти… Все бы передохли, как мухи, а?
— А чего же не позвали?
Кудляков только руками развел.
Войков сделался совсем тощим и стал похож на жердь с нелепо напяленным на нее костюмом. Встретились случайно. Ильюхин приходил в Кафедральный собор — на встречу с Баскаковым и Острожским. Во время службы проще было передать задание и деньги от «Кудлякова». Священник размахивал кадилом, с детства знакомые слова все равно воспринимались панихидой по покойнику. Не любил Ильюхин православные храмы. Чудилось ему что-то ненастоящее, неискреннее во всем обиходе, в людях, в словах. Однажды признался матери, та начала мелко креститься, прижала голову сына к груди: «Что ты, что ты, Сереженька, это великий грех, великий!» — «А как батюшка по ночам к Нюрке шастает?» Нюрка была легкая женщина через дом. «Ну… — растерялась мать. Это в нем человеческое, дурное взыгрывает. А когда он служит — он с Господом говорит. И мы вместе с ним». — «А как же евонная попадья, Евдокия, матушка? Она, поди, рада несказанно!» Дала затрещину, расплакалась: «Ты в кого такой растешь? В Антихриста? Им и станешь, если не уймешься!» Давно это было… Уж и бедной мамы поди нет на свете, и отец затерялся на просторах Сибири — как уехал на заработки, так и пропал.
Вслушивался, напрягался, батюшка уже заканчивал: «Осанна в вышних, на земли мир, в человецех благоволение…» Вышел из храма первым, забыв повернуться к иконе и перекрестить лоб, наказание последовало мгновенно. Расхристанная женщина в рваном платке сильно пихнула в спину и прошипела: «Прихвостень жидовский!» Н-да, где найдешь, где потеряешь… Добр верующий человек и любит врагов своих по заповедям.