Эндрю лучше тех, кто был до него, в том числе и потому, что понимает правила этой игры. Тогда как мать только хмыкает и уходит. Ей не до готовки, в спальне её ждёт ещё половина бутылки.
За ужином она не расстаётся с бокалом. Тусклый свет лампы преломляется в заляпанных стенках, жидкость внутри то выглядит янтарной, то отливает багровым, и Эмбер достаточно едкого, терпкого запаха, чтобы знать: она никогда не захочет попробовать вкус. Мать неодобрительно кривит губы на её «оскорбительную» футболку и так поправляет воротничок изношенного цветастого платья, что в очередной раз становится ясно: она бы такое ни за что не надела.
«И хорошо», – думает Эмбер. На помойке свои вещи она уже находила (или, точнее, не находила), не хватало ещё, чтобы их начали отбирать прямо дома.
– У старосты гости, – говорит она неожиданно для себя самой. Обычно семейные ужины проходят если не в тишине, то уж точно не в непринуждённой беседе, и Эмбер – вовсе не та, кто старается завести разговор первой.
Эндрю удивлённо смотрит на неё.
Мать кривится сильнее. Отпив из бокала, она ставит его на стол – на самый край, хотя ей тысячу раз говорили, что не нужно так делать, и сама она тысячу раз понимала, что, правда, не нужно, потому что свернуть его локтём легче лёгкого, а ползать потом по ковру, накрывая мокрые пятна ладонью, пытаясь облизать пальцы и одновременно обливаясь слезами, – занятие не из приятных.
И зрелище не из приятных.
– Гости?
Эмбер с равнодушным видом пожимает плечами.
– Я видела, когда возвращалась из аптеки.
Видела, когда возвращалась из аптеки – по дороге, на которой валяются трупы. Трупы живых мертвецов. Разорванные, вывернутые, изломанные, недвижимые благодаря ей самой.
«Гости старосты, – думает Эмбер. – Видели, как я удираю от зомби».
Гости старосты мне, можно сказать, помогли. Было бы забавно прийти к ним и сказать им спасибо.
Гости старосты приходят к ней сами.
Стук в дверь раздаётся, когда Эмбер – сегодня её очередь, – домывает тарелки. Она выходит в коридор с мокрыми, припухшими от воды и работы руками, запястьем пытаясь пригладить лезущие в лицо волосы, но Эндрю опережает её. Несколько секунд Эмбер смотрит в его спину, почти бесплотную под широкой клетчатой рубашкой с зашитой прорехой от лопатки до шеи, а потом спина сдвигается в сторону: посторонившись, Эндрю даёт кому-то пройти.
Сладкий, чуть душноватый, слишком тяжёлый запах ударяет в нос. Ваниль – понимает Эмбер. Духи. В доме, где пахнет только ужином, алкоголем и ромашковым чаем, хватило бы пары капель, чтобы ощутить этот запах, но, судя по всему, за дверью целое море.