Гортанно переговариваются, хохочут. Фонари направлены в сторону оврага, головы повернуты туда же. Из-за болтовни, смеха ничего не слышат позади и сбоку себя. А там – я.
Встаю на одно колено, выцеливаю здоровяка с автоматом, мягко жму на спуск. И тут же направляю ствол пистолета на другого автоматчика. На третьего. На его соседа. На соседа соседа. Выстрелы следуют с такой скоростью, что кажется – это автоматная очередь. Как в смешных голливудских боевиках-вестернах. Вот только там все лишь режиссерская выдумка, а здесь – хороший, отлаженный самовзводный пистолет, и нет необходимости бить ладонью по курку, чтобы его взвести.
Не зря я тренировался. Не зря проводил в тире минимум по часу каждый день. Не зря стрелял по мишеням каждый день – без выходных и праздников. Каждая пуля пришлась в цель. Я не стрелял в голову – это просто глупо. Можно же ведь и промазать! Куда как надежнее послать пулю сорок пятого калибра в широкую, накачанную тюремными штангами грудь (тоже миф, кстати, не такие уж они в этих тюрьмах и «качки». Голливудский штамп). Сорок пятый обладает не просто великолепным останавливающим действием – пуля этого калибра бьет с такой силой, что невозможно устоять на ногах. Болевой шок, сломанные кости, размозженные тяжеленной пулей мышцы, фонтаны крови – и никаких тебе мыслей поднять автомат и пустить очередь в неизвестно откуда взявшегося белого демона. И тут главное – не дать опомниться!
Восемь пуль вылетели секунды за полторы, не больше. Вскакиваю, бегу к противникам, застывшим в ужасе и недоумении и только сейчас начавшим поворачиваться в мою сторону. На ходу выщелкиваю пустой магазин, нажав на кнопку – у рукояти, у скобы, толкаю в рукоятку полный магазин, который держал в руке, снимаю затвор с задержки и… бах-бах-бах…
Я в центре толпы. Стрелять в меня – можно попасть в своих. Я верчусь вокруг своей оси, паля по любому, кто движется, кто представляет непосредственную опасность, а потом уже по остальным – в том числе и тем, кто пытается сбежать, спрятаться за деревьями от убийственного огня. На таком расстоянии я не промахиваюсь, тем более из знакомого, пристрелянного, приросшего к ладони ствола.
Запах сгоревшего пороха, запах крови, арбузный запах лесного снега. Дежавю. Было, все это было! И вот – снова.
Они еще живы. Не все, но частью живы. Шевелятся, стонут. Человек – живучее существо, его не так просто убить. Обхожу площадку, подбираю выпавшие из рук бандитов стволы, отбрасываю в сторону. Потом шарю в одежде «двухсотых» и «трехсотых» – нахожу еще несколько стволов и ножи разных видов – от простой выкидухи до нечто подобного тому ножу, который я видел в кино про Данди-Крокодила. Пижонский такой нож, «пацанский». Им только дрова рубить. Да и то хреновато.