Этот вечер в теплом семейном кругу ничего плохого не предвещал.
— Теть Том, пирог замечательный! — похвалила Таня очередной шедевр кулинарного искусства, созданный Тамарой Кирилловной.
— Надя помогала печь, — разулыбалась глава рыбкинского семейства. — И название придумала. Скажи, Надь.
— Пирог «Надюша», — с удовольствием сообщила малышка.
— У меня есть тост, — провозгласила Таня, поднимая чашку с чаем и с любовью оглядывая всю семью. — Мы хотим поблагодарить вас за доброту и гостеприимство. Вы наши самые дорогие, самые родные люди. Сегодня мы переезжаем, а в выходные ждем вас на новоселье.
Виктор шумно вздохнул и отвел глаза, оказавшись единственным, кто не пожелал поддержать Таню.
— Вить, чего надулся? Не рад за Таню? — удивилась Тамара Кирилловна.
— Конечно, рад, — пробормотал Рыбкин и добавил, как припечатал: — Несмотря на то, что она столько времени нас дурачила. Одного не пойму: неужели мы твоего доверия не заслужили?
Таня побледнела и медленно поставила чашку на стол:
— Значит, докопался. Правду хочешь знать. Ну что ж, разумно и, пожалуй, правильно: сколько же можно темнить, — тихо проговорила она, собираясь с духом и мыслями. — Слушайте, кому интересно…
Она начала с того момента, когда ее жизнь стала рушиться на глазах:
— Приезжаю в аэропорт, а там меня уже дожидаются три богатыря. «Гражданка Разбежкина? Пройдемте».
— Бабуль, я не хочу гулять. Мне надо игрушки собрать, — закапризничала Надя, которую Вера решила увести из комнаты, чтобы девочка не слышала маминых откровений.
— А как же птички голодные? Мы их хлебушком покормим. Ты-то завтракала, а они? Пойдем, вещи потом соберем, — настояла на своем бабушка, выводя малышку на улицу.
— А потом? — не выдержал Дима затянувшейся паузы.
— Отвезли в прокуратуру, начали допрашивать. Потом — СИЗО. Потом суд и… дали пять лет, — ровным голосом произнесла Таня.
Тамара тяжело охнула. Галя, расширенными глазами глядя на Таню, зажала рукой рот, словно сдерживая рвущийся наружу крик ужаса и отчаяния.
— То-то Вера все места себе не находила. «Чувствую, — говорит, — с Таней что-то». Что ж ты сразу матери нс сказала? — укорила Тамара Кирилловна.
— Как это? У нее же сердце… — Для Тани это было очевидно.
— Е-мое, пять лет, — проникся бедой сестры Дима.
— Только я не понял: а что ж ты на себя вину взяла? — спросил Виктор. — Ты же вроде не полная дура…
— Так ведь подпись-то была моя, — вздохнула Таня, — Куда денешься.
— Подожди. Тебе Горин подсовывал эти бумажки и заставлял подписывать, так? Тань, что молчишь? Он заставил тебя?! — настаивал брат.