Вот Линда, не торопясь, подходит к безжизненно лежащему на земле Лаки. Вот, повернувшись спиной к камере, она вальяжно заносит над ним лапу, глядя на меня, лежащую на заднем плане, привалившись к остаткам сломанного дерева. Вот, заслоняя обзор, мелькает обтянутая синей футболкой спина мальчика, а экран начинает раскачиваться вместе с веткой, которую он потревожил, спрыгивая с дерева. Вот, на всё ещё не до конца остановившемся экране можно увидеть, как Томас изо всех сил пытается вытянуть слишком тяжёлого для него пса из-под лапы пантеры. И в тот момент, когда ему удаётся рывком сдвинуть Лаки с места, его кеды скользят по хвое, он теряет равновесие, падает на спину, по инерции проезжает с полметра и буквально подкатывается под лапу Линды. Огромные когти опускаются на бедро ребёнка, раздирая его. Льётся кровь.
Замедленное воспроизведение показало нам все подробности трагедии. Мы смотрели на всё это, не в силах помешать, предотвратить. Я чувствовала себя такой же беспомощной, как и тогда, в лесу, и это было ужасно.
В этот момент я услышала с экрана дикий рык и быстро перевела взгляд с Томаса на себя. И, ахнув, ударила по кнопке «пауза». На застывшей картинке замерло в прыжке настоящее чудовище. Я в ужасе смотрела на оскаленный, демонстрирующий длиннющие клыки, рот, который, скорее, заслужил название «пасть», на, ставшие просто огромными, остроконечные уши, на длинные чёрные когти на скрюченных пальцах рук и ног. За спиной раскинулись огромные чёрные кожистые крылья, как у летучей мыши. Вот тебе и ангел… Скорее уж демон, чудовищное порождение кошмарного сна.
И это была я!
Заскулив от осознания того, кем я стала, я подорвалась с кресла, на котором сидела, и, выбежав из кабинета, куда-то помчалась. Гейб кричал мне что-то вслед, но я не слушала. Я – монстр, я – чудовище, и я увидела это своими глазами. И что мне теперь делать? Неудивительно, что на меня так странно смотрели – я бы тоже косилась на монстра, разгуливающего по улице.
Через какое-то время я поняла, что оказалась на чердаке, и бежать больше некуда. Ну, выход был всегда – я могла выпрыгнуть в окно или просто проломить крышу, но какой в этом смысл? Куда я денусь? И я не хотела убегать от Гейба, я хотела убежать от себя, а это невозможно. Свернувшись в клубочек, я забилась в угол и уткнулась лбом в колени, безуспешно пытаясь стереть из мозга полуразмытую картинку с экрана.
Но, в следующее же мгновение, я была вынута из своего убежища и усажена на какую-то мебель, которой было полно на чердаке.
– Может, объяснишь, с чего тебе вдруг вздумалось поиграть в прятки? – раздался надо мною голос Гейба.