Белль наморщила лоб.
— Ты сейчас смеешься над ним?
— Нет, что ты! Господь с тобой, Белль, конечно, нет. Я же отец… которому не все равно.
Он испуганно посмотрел на Эми.
— У меня же нет опыта общения с детьми. — Он снова скосил глаза на Эми. — Поэтому я просто не знаю, что нормально, а что нет…
Молчание.
— В-третьих, — сказал он, — похоже, у него в голове магнитофон. Если он раз что-то расслышит неправильно — имя, например, — то записывает это, как на пленку, и потом ошибку не исправить.
Раз уж Куин проделал дыру, нужно продолжать копать дальше.
— Мне кажется, тут есть несколько поводов для беспокойства. Может, парочка проблем. С социальным развитием или как там это называется.
— По словарному запасу сверстники даже близко к нему не стоят, — сказала Эми.
— Я знаю, да, у него огромный словарный запас. Феноменальный словарный запас.
Куин понятия не имел, откуда мальчик берет все эти слова или этот усложненный синтаксис, которыми изводит всех.
— Ладно, а как насчет того, что он упорно называет своего учителя мистер Линкман? Я поправлял его тысячу раз, но он все равно говорит «мистер Линкман». И это притом, что он прекрасно знает шестнадцатого президента Соединенных Штатов Авраама Линкольна. Он вам расскажет уйму всего: как называется родной город Линкольна, как звали жену Линкольна, какую пьесу смотрел Линкольн в театре, когда его застрелили, имена людей, которые входили в кабинет Линкольна, кто построил Мемориал Линкольна, и все равно он почему-то называет своего учителя мистер Линкман, хоть ты тресни.
Белль с Эми обменялись насмешливо-понимающими взглядами.
— Может, потому, что его учителя зовут мистер Линкман, — сказала Белль. — Энди Линкман.
Женщины расхохотались, и постепенно нагнетавшееся в ходе разговора напряжение разом разрешилось, так что все испытали облегчение.
— Черт возьми, Куин, — сказала Эми. — Похоже, это у тебя в голове магнитофон.
— Не задирай его, Эми, — дружелюбно сказала Белль. — Мне нравятся люди, которым не все равно.
— Согласен, это неудачный пример.
Но ведь есть же и другие примеры: мальчик говорил вместо «границы» — ограницы, вместо «пружинки» — кружинки, вместо «брусника» — грусника, вместо «благодарность» — флагодарность.
Женщины снова рассмеялись, особенно Эми. Он терпеливо дал ей время отсмеяться, потому что упорно работал над собой, чтобы стать лучшей версией себя, и сказал:
— Я что имею в виду: неважно, сколько раз он увидит или услышит слово «пружинка», он все равно будет говорить «кружинка». И вот меня беспокоит — если ты не возражаешь, Эми, — нет ли тут проблемы. Меня это беспокоит, потому что я неравнодушный отец.