— Как говорится, не откладывай на завтра, — сказал он и направился к выходу, она за ним.
— Хуже всего мне дается параллельная парковка, — говорила она, уперев руки в бока и глядя на свой простецкий «релиант». — Никакая бумажка на свете не припаркует машину вместо меня.
Куин расставил мусорные ведра, они были сделаны из алюминия и гремели всякий раз, когда Уна их задевала. Несколько соседей вышли посмотреть, что происходит, и среди них — Ширли Клейтон, которая крикнула:
— У вас там все в порядке?
Даже голос у нее был розовым.
— Вношу свой вклад в безопасность на дорогах, Ширли, — крикнул он в ответ.
Урок закончился, он вернулся за Уной в дом, она вынула из холодильника стеклянное блюдо.
— Вот они, остатки пира. Тут хватит на двоих.
— Вы предлагаете мне лазанью Ледбеттера?
— Я ненавижу выбрасывать еду.
— Она же недельной давности. К тому же со шпинатом.
— Вам нужно хоть иногда пользоваться утюгом, не обижайтесь на меня. Вы ужасно выглядите, Куин. И с каждой нашей встречей все хуже.
— Вы не подарите мне одну из этих чудесных тарелок?
Она улыбнулась, показав крупные квадратные зубы, и он понял, что придется еще немного потерпеть, расставаться с ней нужно постепенно, ибо она ранима, одинока и далеко не так вынослива, как воображает. Он заезжал к ней каждые два-три дня, отвозил ее то в банк, то в магазин, то в библиотеку, часто во время недолгого перерыва между сменой в ГЮМС и вечерним концертом. Однажды она заметила его музыкальное оборудование на заднем сиденье и попросила прихватить гитару в дом, там он вспомнил аккорды к «До конца времен» — классической мелодии Перри Комо, которую выучил много лет назад, чтобы играть на свадьбах.
— Эта мелодия весь день крутится у меня в голове, — сказала она и хрипло, с порозовевшим лицом пропела всю песню от начала до конца после того, как Куин взял на две октавы ниже.
Приезжая и уезжая, Куин следовал мимо объявления Ширли Клейтон «Продается» и фанатично подстриженных живых изгородей. Он прекрасно сознавал, какое впечатление производит со стороны: опекун. И когда замечал Уну, неизменно высматривающую его, стоя на крыльце или в конце дорожки, он понимал, что как никогда более полно соответствует тому впечатлению, которое производит.
В августе она уже постоянно готовила для него: кушанья по старинным рецептам, сытные, острые и ароматные, приправленные корешками и сливками, и раскладывала их по красивым тарелкам.
— Вы совсем отощали, — говорила она ему, и он переставал чувствовать себя опекуном. Напротив, чувствовал себя ребенком, которого опекают.