— Странная прихоть судьбы, — заметила Дафна. — Если бы не кровавая круговерть, которая уничтожила весь мой народ, я, наверное, так бы и прожила всю жизнь в той деревне — вышла бы замуж, украсила бы себя племенными татуировками, родила бы десятерых детей, сидела бы сейчас на корточках у костра — варила бы похлебку из корешков или лепила бы глиняные горшки… Двадцать тысяч погибших икомо — цена моего нынешнего благополучия…
Я чувствовал ее одиночество. Как будто сам оказался на мерзлой планете, где, кроме меня, других людей нет. Спокойное и вместе с тем непереносимое чувство: везде быть чужим, нигде тебя не примут как своего. Наша близость, которая в «инциденте первого дня» возникла как бы сама собой, была для нее досочками, проложенными через болотную хлябь: один шаг в сторону — и тебя проглотит чавкающий кошмар. По этим досочкам нам и приходилось брести: мы в тайне от всех ставили свой собственный, рискованный эксперимент. Нам уже было ясно, что я могу сканировать сознание Дафны и что это есть следствие того же «инцидента первого дня», когда удар психогенного поля каким-то образом трансформировал у меня в мозгу тонкие нейронные связи. Что-то там, похоже, закоротилось, что-то сомкнулось, создав структуру, обеспечивающую межличностный резонанс. Отсюда следовал важный вывод: не только арконцы могут осуществлять экстрасенсорный контакт, такими же способностями, по крайней мере в потенциале, обладает и земной человек. Мой сон, когда я попал в детские воспоминания Дафны, был однозначным и четким тому подтверждением. Мы с Дафной разобрали его по винтикам, подробно обсудили каждую его значимую деталь и пришли к убеждению: ни о каком случайном совпадении здесь речи не может быть. Если их, как две кальки, наложить друг на друга, они совместятся буквально один к одному. Уверенности нам добавили и последующие сеансы: с каждым разом я проникал в сознание Дафны все легче и легче.
Мне трудно объяснить, как я это делал. Тут было в точности как с компьютером, где проще что-то показать на экране, чем выразить последовательность действий через слова. С той, правда, разницей, что здесь и показать ничего было нельзя. Я просто — особым образом — «поворачивался» внутри себя, слегка напрягался, входил в некий диапазон, ощущаемый по чуткой, как бы «натянутой» тишине, снова чуть-чуть поворачивался, подстраивая несущую аудиовизуальную частоту, и вдруг образовывалась картинка, дышащая чужими эмоциями.
Ощущения, надо сказать, были не из приятных. Тот темный ужас, который Дафна упрятала в подсознание, теперь снова всплывал и просачивался в меня своими ядовитыми испарениями. При экстрасенсорном контакте мы с Дафной образовывали как бы единую личность и то, что раньше принадлежало лишь ей, теперь становилось также — моим. Иногда мне казалось, что я больше не выдержу тех жутковатых картин, которые возникали спонтанно: псы, раздирающие мертвого человека, солдаты, бросающие факелы в окна домов, дымящиеся остатки хижины, где под черно-красными углями, будто освежеванная земля, еще дергается что-то полуживое.