— Стой! — выдохнула я, когда руки Терлецкого пустились в путешествие по моему телу в третий раз. Просто поняла, что все может закончиться чем-то большим, а к этому я была не готова.
Он отстранился, но посмотрел на меня так, как будто я должна была ему как минимум миллион долларов. Мы так и простояли несколько минут. Я — вцепившись в край футболки, Терлецкий — вцепившись взглядом в мое лицо.
— Я иду спать! — наконец постановил он, после чего просто развернулся и ушел к дивану. Вот так вот просто, как будто так и делал каждый раз, когда оказывался у меня.
Я же осталась стоять на месте. Дождалась, пока пружины дивана скрипнут под весом шефа, и через несколько минут зашла в комнату.
Терлецкий спал. И даже похрапывал в своем стиле. Рома тоже спокойно сопел в кроватке. И я, ложась и накрываясь одеялом, думала только об одном.
Как же хорошо, что вся моя семья рядом
Я чувствовал себя на своем месте. Но все же что-то было не так.
От недосыпа я накануне вырубился быстро, но поутру эти мысли снова атаковали голову. Почему Оксана вчера сказала мне «стой»? Потому что я ей не нравился? Потому что она хотела качка? Или это синдром недавней девственницы? Которая, причем, даже не помнит как этой самой девственности лишилась.
А может, дело было в том, что она не могла расслабиться? Ведь в любой момент мы рисковали быть застуканными бабулей или мог проснуться Рома. Вчера я об этом совсем не подумал.
— Димочка, пирожок будешь? — Надежда Петровна стояла рядом, глядя на меня с надеждой. Я сидел за столом, поглощая приготовленный Оксаной завтрак. Чувствовал себя при этом так, будто провел подобным образом не одно утро, а всю жизнь.
— Только один, — ответил я бабуле, беря у нее пирожок.
Та явно огорчилась тому, что я не собираюсь съесть все ее стратегические запасы, которые она исправно пополняла с самого утра. И тогда я сказал:
— Остальные я возьму с собой на работу.
Сидевшая напротив Оксана взглянула на меня удивленно, будто всерьез думала, что я собираюсь в одиночку поглотить всю эту гору мучного. И раздуться до размеров Джомолунгмы, ага.
Когда бабуля с радостным воплем стала хлопотать, чтобы упаковать пирожки, я склонился к Оксане и пояснил:
— Ты же знаешь наш офис и его вечно голодных сотрудников.
Беляшкина от моего замечания резко смутилась. Возможно, вспомнила, как сама на работе постоянно хомячила, словно не могла чем-нибудь не занять свой рот.
Переведя взгляд на ее губы, на которые набросился вчера будто сорвавшийся с цепи голодный пес, я решительно сказал: