– Тогда позови того, кто знает…
Сразу после этих слов ворона взлетела и унеслась во тьму.
Увы, не сама – ее настиг мощный удар. Я отвлекся на несколько секунд, и этого хватило быку, чтобы оказаться рядом.
К счастью, сперва он обрушил свою ярость на статую, и я успел отступить.
Я понял, что хотела сказать ворона.
Танцор всегда подлаживается под глазеющий на него мир, стремясь ему угодить. Я танцевал для быка.
Но в этом и заключалась ошибка – он не был наблюдателем. Он был частью моего танца. Следовало сплясать его погибель для всего мира – как если бы люди и боги смотрели на меня из темноты.
Я слышал подобное прежде. Меня этому учили, учили долго… Что я почувствовал бы, победив быка? Радость. Облегчение. Гордость. Восторг.
Когда, расправившись со статуей, бык повернулся ко мне, я не боялся. Я уже вспомнил секрет.
Танцуя, я пошел на него – не угрожая, не пытаясь напугать его, нет. Я пошел в пустоту, где не было никакого быка – и он послушно попятился. Но затем остановился.
И тогда я вспомнил, кого должен позвать. Я поднял свое бронзовое лицо и закричал во тьму:
– Элагабал! Элагабал! Элагабал!
Я ожидал, что вспыхнет яркий свет. Солнечный свет. Но случилось совсем другое.
Испугавшись моего неожиданного крика, бык шарахнулся назад – и свалился во мрак, сорвавшись с края площадки.
Все произошло легко и естественно, словно было частью танца. Вернее, это и правда стало его частью: быку пришлось сплясать со мной, и такой оказалась его роль. Я даже не испытал удивления от своей победы.
Ворона была права. В простых словах она передала мне великую тайну и мудрость. Когда меня учили этому, я не понимал. Теперь же понял.
Я повернулся и помчался вверх по лестнице.
Пробежав несколько площадок, я, как и в прошлый раз, уперся в пустоту. Но теперь я не останавливался. Я решил станцевать мир, где за этой черной бездной будет другая лестница, невидимая, ведущая домой. И, подбежав к краю площадки, я прыгнул в пустоту и закричал:
– Элагабал!
У меня перед глазами действительно сверкнуло.
Но произошло это оттого, что я ударился лбом в невидимую стену, загудевшую как гонг. Кажется, я пробил или опрокинул какую-то преграду. Я понял, что потерял равновесие и падаю.
Но я упал не в бездну, а на покрытый мягким пол, неприятно ударившись о него локтем. Немного выждав, я решился открыть глаза.
Надо мной стоял высокий стул из черного дерева с распутавшимися кожаными шнурками на подлокотниках. Мои руки саднили. На стене горели лампы и факелы. А рядом со мной на мягких звериных шкурах валялось опрокинутое бронзовое зеркало в деревянной раме, о которое я только что ударился головой.