– Но там нет никаких батареек и моторчиков, – лепечу я.
– Мы имеем в виду не это.
– А что?
Я сама оскорбленная невинность. На моих глазах выступают слезы, но мамелюков и янычар не проведешь. Они набухают грозным турецким тестостероном:
– Раз вы так непонятливы, ханум, нам придется задержать вас на неопределенный срок…
И вот меня везут в подземную тюрьму, где томятся сотни несгибаемых русских девушек, снятых с турецких самолетов за провоз серебряных членов…
Путину, естественно, никакого дела до меня не будет. Он вообще не вмешается. Или, может быть, придет вместе со своим корешем Эрдоганом повеселиться – и они вдвоем будут из-за специального зеркала наблюдать за тем, как очередная девичья воля не выдержала допроса с пристрастием…
Когда объявление о посадке в самолет вырвало меня из воображаемой турецкой тюрьмы, я уже вполне там освоилась, со всем смирилась и даже начала обзаводиться кое-какими полезными знакомствами.
Вроде обошлось.
Хотя как знать, может быть, в Стамбуле багаж просвечивают еще и перед выдачей? Чтобы убедиться, что никто не везет из провинции древних сокровищ?
Меня всегда занимало, что чувствует в аэропорту курьер, прячущий в своем чемодане десять кило кокаина. Теперь я это знала.
Самолет до Стамбула был почти пустым. Мы взлетели, я свернулась у окошка и наконец расслабилась. Но в тот самый момент, когда высота растворила мои страхи, в соседнее кресло кто-то сел.
Моя шуга пробудилась опять. Вряд ли это просто пассажир, желающий сменить место – в салоне было множество вариантов вообще без соседей. Он что-то от меня хотел.
– Можно с тобой поговорить?
Хороший английский. Может быть, хочет меня подклеить? Все браки заключаются на небесах, а мы сейчас как раз там.
– О чем? – спросила я с рассеянной улыбкой.
– О масках, которые ты везешь.
Так и есть. Решили брать в самолете.
Чувствуя, как турецкая тюрьма превращается из эротической фантазии в объективную и совсем уже близкую реальность (а я думала, что все уже прочухала про чемодан кокаина – оказывается, нет), я подняла на соседа глаза.
Рядом сидел пожилой седой турок, такой темнокожий, что сошел бы за своего даже в Африке. Но это был просто многолетний солнечный ожог – я уже научилась отличать климатическую гиперсмуглоту от расовой.
У него был смешной и трогательный венчик растрепанных белых волос вокруг темного яйца головы и такие добродушные белые усы, что мой страх почти прошел – хотя никаких рациональных оснований для этого не было. Почему-то я сразу прониклась к нему доверием и симпатией.
– Вы о чем? – спросила я невинно.