Вот идет человек. Роман-автобиография (Гранах) - страница 119

и давали поесть. На станциях меня бесплатно кормили, билет мне тоже достался даром, и, пока я не пал смертью храбрых за нашего старого кайзера, я был свободным человеком, который решил напоследок еще раз побывать у себя на родине. Я был очень взволнован. Чем дальше я продвигался на восток, тем печальнее становилась окружавшая меня действительность. Я приехал во Львов. Трех моих братьев забрали в солдаты. Двое уже были на фронте, а еще один, Шабсе, с которым мы вместе ходили в школу, только поступил на службу. Когда я пришел к нему в казарму, он спал, но, увидев меня, вскочил и посмотрел с упреком своими заспанными глазами, как он всегда смотрел на меня, когда мы еще ходили в школу и я делал ему какую-нибудь пакость. «А, это ты. Где ты был все это время?» И он вдруг заплакал и сказал: «Ах, у меня такие хорошенькие дочки, теперь они с моей женой в Коломые. Я не представляю, что они будут без меня делать. Только их мне и жалко». Потом мы с ним, с другой невесткой, старшим братом и его взрослыми детьми пошли на кладбище к отцу, который умер во время операции, пока я был в Берлине. Я увидел этот клочок земли, где лежал мой отец, и все это просто не укладывалось у меня в голове. Я бы так хотел посмотреть в его добрые, родные глаза и обо всем ему рассказать! Теперь это было невозможно. Тот, кого я любил больше всех, ушел навсегда. И я поехал в сторону Коломыи, где стоял мой полк. Но в самой Коломые я не вышел, а поехал дальше в Городенку. В свой родной городок. К себе на родину.

В Берлине немцы часто очень дурно говорили о Галиции. Румыния, Болгария, Венгрия, Сербия, Черногория — ни один человек не испытывал отвращения, когда речь заходила об этих Балканских странах. Но как только кто-нибудь произносил слово «Галиция», все недовольно морщили нос. И вот теперь я из окна медленно катящегося поезда смотрел на эту жирную, сонную землю. Я жадно впитывал в себя избыточную красоту этих сочно-зеленых холмов, этих извилистых речушек, этих озер и зачарованных лесов. Все это казалось мне намного прекраснее, чем когда-то! И люди в поезде тоже были прекрасны! При виде незнакомца в их глазах отражался безбрежный покой и любопытство. Как приятно было слышать украинский язык крестьян и идиш горожан! Эти встречи заставляли мое сердце биться еще быстрее. Люди расспрашивали меня, и я рассказывал им про Берлин. Им все было интересно: каков он, этот далекий мир, чем там живут, какая там земля, какие цены, и правда ли, что кайзер никогда не ссорится с женой, и что, интересно, кайзеровы дети едят по воскресеньям. Широкобедрые, пышногрудые девушки с робким взглядом горящих глаз и лицом цвета родного пшеничного теста смотрели на меня с любопытством и улыбались — а ведь когда я уезжал, они наверняка еще были детьми! А вот и Огно, последняя станция до Городенки. Скоро покажутся первые крестьянские домики, а потом вдалеке будет видно поместье Комашкан — да вон же оно! Наконец станция Городенка. Моя родина! Маленький вокзал кажется еще меньше, чем раньше. Вон стоит извозчик Копале Занки со своей одноконной коляской, на которой он за пять крейцеров отвозит желающих в город. Все, как и прежде, много лет назад, когда я впервые уехал из родного городка. Разве что в его рыже-русой бороде появились седые пряди. В коляске уже заняты все места, и первым меня узнает Копале. Вдруг все окружают меня плотным кольцом и спешат поздороваться со мной за руку. Из моих родных здесь никого нет — я не сообщал им, что приеду. Копале обнимает меня, как брата, и кричит своим пассажирам: «Эй, ребята, придется вам всем слезть. Он поедет в коляске один. Один, на самом верху». Коляска тронулась, а Копале продолжал: «Вот, пусть видят эти из Верхних переулков, пусть видит банкир Юнкерман, что и из Нижних переулков можно выйти в люди». Я хотел сесть к нему на козлы и погонять его гнедого жеребца, но Копале воспротивился: «Ну уж нет! Ты будешь сидеть, как важный господин, наверху, совсем один, и денег я с тебя не возьму. Хочу отвезти тебя к твоей маме. Я уже давно ждал этой возможности. Да-да, мы слышали про тебя, ты стал знаменитым. Так точно, почетный гость», — и он громко щелкнул кнутом, так что проходившие мимо люди обернулись, а он закричал: «Вы знаете, кто это? Это Аронов Сайка — Гронах из Германии, он объездил весь мир». Меня била дрожь, я едва справлялся с охватившим меня волнением. «Ты хоть рассказал им про нас, рассказал, что здесь, в Городенке, тоже живут люди?» Городенка! А вот уже и густая Каштановая аллея, и рыночная площадь, и мой взгляд первым делом скользит к куполу маленькой нарядной церкви — и вы только поглядите! Слава богу, двух кирпичей по-прежнему не хватает! Господи, эти недостающие кирпичи, где гнездились совы, сопровождали меня все то время, пока я был на чужбине! Родина! Моя родина с двумя недостающими кирпичами.