Вот идет человек. Роман-автобиография (Гранах) - страница 150

Так мы шли с ней вместе несколько часов по лесу, потом сели отдохнуть, и у нас обоих было такое чувство, будто мы знакомы уже много лет. Мы сидели, обнявшись, шутили, смеялись и целовались так, словно давным-давно ждали встречи друг с другом. И без священника и раввина, без их вопроса и нашего ответа мы поженились здесь, в этом дремучем лесу, высоко в горах. Мы были мужем и женой, мы смеялись и плакали от счастья. А потом заснули.

Когда я проснулся, ее, моей возлюбленной, уже не было рядом. Мне было грустно, но я знал, что я снова человек, мужчина.

И если бы теперь, на этом месте моя жизнь оборвалась, если бы теперь меня поймали, то все равно его стоило совершить, этот побег. Я был исполнен жизни! Ощущения от пережитого переполняли меня! Я пока не был свободным человеком, я все еще был в бегах, но она уже прикоснулась ко мне во всем своем великолепии, во всем своем богатстве и упоении — смеющаяся, плачущая, бурлящая жизнь!

Вот уже четвертую неделю я был в пути. Я давно вышел из лесистой местности и теперь то перелезал через скалистый хребет, то шел по зеленому плоскогорью. Кое-где еще лежал снег, а я уходил все выше и выше в горы. Марта подробно рассказала мне, как нужно идти, чтобы не наткнуться на пограничный патруль — берсальеров. Ночи здесь были такими холодными, что мне всякий раз приходилось прятаться в пещерах от пронзительных, свистящих ветров. Днем в разреженном воздухе казалось, что Монблан совсем близко. До седловины Сен-Бернара тоже было рукой подать. Я останавливался отдохнуть, спал, ел сыр, запасы которого уже подходили к концу, пил родниковую воду и шел дальше, пока наконец однажды утром не увидел ущелье перед Сен-Бернаром, о котором говорила моя возлюбленная. Я стоял на зубчатом хребте, с которого было видно все: Монблан, Сен-Бернар, а позади — Вальпеллин.

Но что это? Берегись! Над моей головой, совсем низко, кружат орлы. Огромные птицы, грузные, словно рождественские гуси, делают вокруг меня круги. Чтобы прогнать их, я ношусь туда-сюда и неистово, изо всех сил машу руками, но сил у меня немного, потому что и мой рюкзак, и мой желудок пусты. Съеден последний сухарь, съеден последний кусочек сыра. Еще вчера утром! Я ужасно устал и хотел есть. Так хотел есть, что уже начал жевать траву и высасывать сок из корней. Но этот сок был горьким на вкус, и я боялся отравиться. Когда на моем пути попадался родник, я пил гораздо больше, чем было нужно для утоления жажды, но от переполненного водой желудка чувствовал только усталость и тоску. Орлы улетели. Видно, я подошел к их гнезду, и не исключено, что они сами меня боялись. Сейчас был полдень: солнце, которое так любят воспевать поэты, теперь стояло в самом центре Вселенной и так нещадно палило, так подло и безжалостно жгло, что можно было бы обрушить на него поток проклятий, если бы только для этого были силы! Вдруг я заметил вдалеке хижину! Господи Боже мой, да, настоящую хижину, выдававшую присутствие человека! Скорее туда, подумал я; нет, это не я подумал — теперь за меня думал и чувствовал мой голод. Это хижина, там наверняка есть люди — постовые, берсальеры — они только и ждут, чтобы поймать тебя и застрелить! Но если ты сам пойдешь к ним и сдашься, то они дадут тебе еще разок поесть, прежде чем отправят на тот свет. Умереть тебе все равно придется. Но перед тем как умереть, ты еще раз насладишься пережевыванием пищи, еще раз испытаешь радость глотания! Господи Боже мой, еще раз в твоем желудке окажется что-то тверже воды! Умереть, тысячу раз умереть — я готов умереть сто тысяч раз, если перед этим мне дадут поесть. Скорее к хижине! Надежда на еду вела меня, тащила меня, толкала меня вниз по склону к этой опасной хижине. Мои усталые кости летели, бежали, скатывались, ползли из последних сил. Спуск был таким крутым, что мне приходилось держаться горы, чтобы не сорваться вниз. Домик то пропадал из виду, то снова появлялся. Я спускался зигзагом. Высокогорье! Что поделаешь, по воздуху-то не пойдешь! Земля заставляет тебя, мелкую букашку, приспосабливаться к своим законам. Начинало вечереть; хижина принимала более четкие очертания, но расстояние снова обманывало меня! Я не сдавался. Я скатывался, шел, полз, но и солнце продолжало свой путь. Вскоре оно уже закатилось за горы. Обрывки ночи сгущались, затемняя воздух. На небе появились отдельные звезды. Я собираю в кулак последние силы. Я почти срываюсь на бег. Я должен добраться до этой хижины! Еще один утес, еще один поворот, еще один склон и дальше в обход, дальше, дальше! Уже совсем темно. Вот проторенная тропинка, следы, настоящая дорога, поворот! Уже глубокая ночь, я стою перед хижиной. Не чувствую ни малейшего страха, что там может быть патруль. Я захожу внутрь. Там сидит монах, он похож на Фридриха Кюне в роли Доминго из «Дона Карлоса». Он сидит у огня на деревянной скамейке, а у его коленей примостилась коза. У них одинаковые зеленовато-серые глаза, они безучастно смотрят на меня. «Mangiare!»