Над городом с самого утра висели тяжелые осенние тучи. И с самого утра, лишь с небольшими перерывами, сыпал мелкий нудный дождь, от которого поверхность уличного булыжника мерцала, словно наждачная бумага. Холодный, промозглый воздух заставлял прохожих зябко ежиться. Однако в этот послеобеденный час на минских улицах, ведущих к городскому театру, было оживленно. Шли военные в шинелях и папахах, реже попадались штатские, в основном рабочие.
— Видите, народ валит туда, на торжественное собрание, — сказал угловатый и громоздкий солдат-гренадер, огромного роста, с пышными черными усами, обращаясь к шедшей рядом женщине в накидке сестры милосердия.
— И он будет там? — спросила она. — Вы уверены в этом?
— Уверены, сестрица, — ответил солдат. — Нам сказали, что на сегодняшнем собрании он главный докладчик. Так ведь, Пролыгин? — повернулся он к другому гренадеру, шагавшему слева от сестры.
— Если вы читаете газеты, то, наверно, знаете: скоро в Питере открывается Второй Всероссийский съезд Советов, — сказал тот спутнице. — Вот товарищ Мясников и расскажет, что и как нам делать... Встретите его там, не сомневайтесь.
Он был много ниже своего товарища, кряжист и, конечно, тоже носил усы. Под мохнатыми бровями глубоко сидели выразительные глаза, которые, казалось, все время улыбаются чему-то — хитро, но добродушно.
— Спасибо, — сказала женщина. — И если не трудно, делайте, пожалуйста, не такие шаги, я вынуждена бежать!
— Фу ты дурында! — сердито воскликнул первый гренадер. И тут же пояснил: — Это я себя ругаю, виноват... Что поделаешь, за войну совсем отучились мы ходить рядом с женщиной... Три года только и слышали: «Шире шаг!.. Поспевай!»
— Да я понимаю... — улыбнулась женщина. — Ну, а вы, видно, очень интересуетесь политикой, а?
— А кто теперь не интересуется ею? — пожал плечами Пролыгин. — Теперь солдат, бывший крестьянин или рабочий, взялся за политику серьезно... Вон Марьин, — он кивнул на своего товарища, — председатель полкового комитета Восемнадцатого Карсского гренадерского полка.
— А Пролыгин, — в свою очередь аттестовал друга Марьин, — так он даже член армейского военревкома.
— Большевики? — не поворачивая головы, спросила женщина.
— Угадали, — на лице Пролыгина играла все та же улыбка. — А что?
— Да ничего, — пожала плечами женщина.
Они шли с вокзала, куда недавно со станции Городея прибыл санитарный поезд. С этим поездом приехала группа солдат из Второй армии для участия в юбилейном заседании Минского Совета. Когда Марьин и Пролыгин, громко разговаривая, упомянули имя руководителя минских большевиков Мясникова, к ним быстро подошла эта сестра милосердия, видимо из персонала санитарного поезда, и спросила, где она может найти товарища Мясникова. И Марьин предложил ей пойти с ними в городской театр.
