— Таким образом, наши патрульные не только могли, но и обязаны были задержать человека, который расклеивал или раздавал народу листовки с неизвестным текстом. Но тут важно что? — Алибегов, обернувшись к Злобину, многозначительно поднял палец кверху. — А то важно, что, выяснив, кто такой задержанный, его отпустили! Разве это называется «арестовать»? — Алибегов еще раз оглядел присутствующих и остановил взгляд на Штерне. — Я хочу заверить «комитет спасения», что Минский Совет честно выполняет заключенное соглашение. Да, мы признали «комитет спасения революции», но вместе с тем обязаны следить за тем, чтобы в городе не распространялись листовки и другие печатные издания, направленные против существа нашего соглашения. А чтоб в дальнейшем не имели места подобные недоразумения, давайте договоримся, что отныне, и мы и вы, будем заранее согласовывать тексты этих листовок и воззваний. Тем самым мы лишим всякие черносотенные и монархические элементы возможности распространять свои грязные издания.
Это предложение, разумеется, вызвало бурный протест эсеров и меньшевиков. Захлебываясь от бешенства, они кричали, что это «черт знает какая наглость». Свергнутый Минский Совет, похоже, хочет установить свой контроль — чуть ли не цензуру! — над изданиями господствующих партий, слыханное ли это дело! Но Алибегов и Перно, снова и снова выступая, доказывали, что речь идет только о добровольном взаимном согласии в духе как раз достигнутой договоренности, что это будет способствовать главной задаче — избегать лишних трений и конфликтов в городе и так далее и тому подобное. Бурные споры о законности этих притязаний заставили «комитет спасения» отклониться от обсуждения первоначально поставленного вопроса о разоружении и роспуске полка имени Минского Совета.
День 28 октября был очень тяжел для Мясникова. Сознание того, что он, лишенный всех средств связи, не знает, как идут дела там, в корпусах и армиях, не знает, что происходит на железной и шоссейных дорогах, по которым должны были двигаться в Минск посланные на подмогу части, сознание своей оторванности от центра всех важнейших событий просто сводило его с ума. Даже здесь, в Минске, он пе мог участвовать хотя и в словесных, но достаточно тяжелых (он знал это) баталиях, которые сейчас вели его два товарища в этом осином гнезде — «комитете спасения революции».
За окном в это утро, как обычно, по-осеннему дождило. В палисадниках, под темными стенами деревянных домов с подслеповатыми окнами, прели опавшие коричнево-бурые листья. Здание Совета не отапливалось, но во многих комнатах уже стояли жестяные печки. Однако у Мясникова печки еще пе было: обычно здесь все время сидело много народу, бывало накурено и душно. Но и теперь, когда Мясников остался на время один, оп не замечал холода. Все шагал из угла в угол, курил папиросу за папиросой и повторял мысленно: «Что там делается? Отправили нам помощь? И когда она подоспеет? Когда?»