Орджоникидзе так и не успел назвать имя этого человека, потому что весь зал, поднявшись в едином порыве, с ликованием начал аплодировать и кричать: «Да здравствует главнокомандующий Мясников! Да здравствует наш Алеша!»
...Пройдут годы, Орджоникидзе скажет: «Помню его в ноябре 1917 года... в тот момент, когда громадный съезд стоя встречал выбранного им нового революционного командующего. И когда на сцене появился в серенькой шинели Алеша, весь съезд бушевал, приветствуя своего командующего. Алеша сменил тогда царских генералов-золотопогонников. Он был генерал, рожденный Октябрьской революцией...»
Виктор Иванович Евгеньев, попав после боя на Срубовских высотах в минский госпиталь, узнал там, что в авиаотряде Второй армии все летчики-офицеры после армейского съезда попросту разбежались. А вслед за ними разошлись и механики, оставшиеся без надзора, а главное без дела. И, по его глубокому убеждению, скоро так будет везде: летчики из дворян, как правило не принявшие большевистскую революцию, уйдут из армии, союзники перестанут снабжать Россию материальной частью, а то, что имеется, будет брошено без присмотра, разграблено и испорчено в течение этой зимы. И русская авиация будет парализована, по крайней мере на ближайшие несколько лет...
Но что же тогда делать ему, военному летчику? Пойти в пехоту?..
Евгеньев уразумел страшную для себя правду: его жена лучше знала и понимала солдат, чем он, потомственный военный и офицер. Когда она в тот памятный день их ссоры в Несвиже рассказывала ему, что познакомилась с двумя гренадерами, «изумительно цельными людьми, умными и морально здоровыми», он, Евгеньев, не придал значения этой характеристике. А вот после его ранения он познакомился с обоими гренадерами, Марьиным и Пролыгиным, после чего не мог не признать полную правоту жены. Она лучше понимала их не только в силу своего умения разбираться в людях, но и потому, что с первых дней войны встречалась в госпитале со множеством раненых солдат, видела их страдания, слышала их рассказы о положении на фронте и прежней жизни дома, читала им письма, полученные от родных, и писала письма и прошения (в том числе и министру Шингареву!). И потому-то она, как полковник Водарский и многие другие, ничего не понимая в теориях большевиков, чувствовала: правда на их стороне, надо идти с ними. А он, Евгеньев, не захотел прислушаться к ее искреннему, от сердца идущему голосу. Оскорбил там, в Несвиже, когда она приезжала к нему из Городеи, а потом еще раз оттолкнул от себя в санпоезде. Так надо ли удивляться, что в Минске, когда Евгеньева вместе с другими ранеными должны были отправить в госпиталь, к нему на перроне подошла Белла и холодно сказала: «Я не знаю, что происходит с тобой, Виктор, но я устала от твоих выходок». И ушла к санпоезду, который должен был тут же вернуться в Погорельцы за новой партией раненых...