Сомнение в правильности своих оценок возникло в нем, когда он узнал, что командир этого «мятежного» 18-го Карсского полка, старый и заслуженный полковник Водарский, отнюдь не большевик, однако сам по каким-то соображениям присоединился к солдатам и даже угроза отдачи под суд военного трибунала не заставила его уйти из полка. А в 12-м Туркестанском полку 3-го Сибирского корпуса если кого и можно упрекнуть за происшедший «бунт», то скорее выгнанного полковника Симоненкова, человека вздорного и крайне жестокого, а избранный взамен его подполковник Каменщиков, наоборот, один из порядочнейших офицеров корпуса. А еще более удивительным было утверждение, что оба эти полка отличаются высокой дисциплиной.
Ощущение, что большинство штабных офицеров просто объято чувством ненависти к солдатам и поэтому сознательно не желает понять мотивы их действий, у Евгеньева усилилось в особенности после одного разговора в разведотделе штаба армии. Такие разговоры, обычно бестолковые, полные жалоб, беспочвенных предположений, а то и просто сплетен и ругани, он слышал множество раз. Но теперь все участники беседы в один голос говорили о том, что Гренадерский корпус уже полностью стал большевистским, или «мясниковским», что вот-вот будут проведены перевыборы старых корпусных и армейского комитетов, после чего в армии будет произведен «переворот» и командование возьмет в свои руки недавно созданный здесь большевистский Военно-революционный комитет. Тогда-то Евгеньев услышал от штабс-капитана Веригина эти непонятные страшные слова: «Да, с этим сбродом уже своими силами нам не справиться, теперь нас может спасти только немецкий штык!..» Но тут же на него все зашикали, чтобы не болтал глупостей, и вскоре разошлись.
Евгеньев тоже полагал, что эти слова были сказаны в обычной для тех дней запальчивости и обращать на них внимание не стоит. И лишь несколько дней спустя, когда в разведотделе появился некий представитель ставки и именно с Веригиным начал обходить позиции Гренадерского корпуса, Евгеньев снова вспомнил об этом разговоре. Вспомнил и, сам не зная почему, рассказал жене, Беллочке, о всех своих подозрениях насчет истинных целей приезда офицера из ставки...
Это произошло 21 октября, когда Изабелла Богдановна уезжала с поездом в Минск. На следующий день офицер из ставки куда-то исчез, а у самого Евгеньева произошли такие неприятности, что он совершенно забыл и об этом офицере, и о Веригине, и обо всем другом.
Так как после наступления нелетной погоды авиаотряд армии не совершал полетов, аэропланы были закрыты в больших деревянных сараях, и Евгеньев только изредка наведывался туда. И вот, придя 22 октября в расположение отряда, он узнал, что прошлой ночью группа механиков и рядовых солдат дезертировала из части.