— Знаниям?
— Да. Нет ничего важнее знаний. Когда-то, князь, ты впервые узнал, что такое верх, что такое низ, что такое земля и небо, почему трава красная, а солнце жёлтое, почему от пореза течёт кровь и что будет плохо, если не пить воду. Много чего тебе сказали люди, твои близкие и не очень, многое ты узнал сам. Но ты когда-нибудь спрашивал себя, сколько правды в том, что ты узнал? И сколько правды ты не узнал и не узнаешь никогда?
— Я…
— Ты никогда не задумывался, как и все жители этой части Узорицы. Но чем больше вы будете познавать мир, тем сложнее он будет вам казаться. Тем больше вы увидите не соответствий. И однажды вы так же примите нашу веру.
* * *
Когда он проснулся, солнце было уже высоко. Что ночью, что на рассвете, что сейчас, шум и голоса всё не смолкали, празднование ещё шло.
Ева, лежавшая у него на груди, открыла глаза, потянулась и улыбнулась ему. Он не решил, чем ей ответить, аккуратно отодвинул её и встал с постели. Она была одета, и у Вацлава никогда до этого не было подобной ночи. В дверь постучали.
— Вставай, батька! — прокричали из-за двери. — Нам надо ехать! Сейчас! Батька? Ты там? Нам сказали тут тебя искать.
Вацлав чертыхнулся, натянул рубаху и сапоги и отворил им.
— Ты чего загулял, батька? — нахмурившись спросил Исиф, разглядывая покои и Еву. — Ладно, леший с ним. Ехать надо. Сейчас.
— Чего стряслось-то, Исиф? Где пожар? Натворили что ли чего и князь гонит теперь?
— Пожар, батька, — ответил Исиф. — Князь по утру погорел. С семьёй вместе. Тушат ещё.
— То есть, как погорел?
— А вот так. Молились они энтой своей Всематери на первых лучах солнца. Да пыхнул храм. Помер Ярион. Вместе с детьми своими. Нет на этой земле больше князя. Лучше уехать нам, не спокойно тут.
— Вот зараза! — Вацлав выдохнул, сложился, отошёл и сел на кровать.
— Да, — вздохнул Исиф. — Мы тожа расстроились. Хороший мужик был. К нам так соседи никогда не захаживали… Пойду я коней седлать, батько. А тут… свои дела заканчивай. Да поехали. Я ничего не видел.
Вацлав молча кивнул, сгрёб со стола кубок, наполнил его из полупустого графина и всадил себе в глотку.
— Не поедешь ты, князь, — тихо сказал Ева и обвилась вокруг его руки.
— А ты чего, не пущать меня собралась, женщина? — усмехнулся Вацлав.
— Нет. Не я. Долг.
— Долг? Чего ты мелешь?
— Нельзя тебе князь уезжать, если ты Яриона любил, как брата и уважал его, как мужчину и князя.
— Это да. На похороны остаться бы. Честь отдать, — грустно вздохнул Вацлав.
— Не-е-ет, — протянула Ева. — Не о том я. Если Исиф правильно расслышал, князить по линии Яриона некому больше. Никого не осталось.