— Лилар! — крикнула она, вскакивая на ноги, в буфете за стеклянными дерками дрогнуло и зазвенело. — Хватит! Или вы со мной, как старшая с младшей как положено, или вы уйдёте сейчас же! Хватит с меня вашей игры дурацкой!
Невыносимо!
Лилар терпеливо улыбнулась ей, чем ещё больше взбесила.
— Вы не можете приказать мне уйти, госпожа, — сказала она. — Не обязана объяснять что-либо, но всё же скажу: эта игра ведётся не с вами и не для вас.
Больше ничего не добавлю, простите.
— Хрийз, — Желан осторожно коснулся её руки.
Хрийз словно бы со стороны себя увидела. Стоит встрёпанная перед человеком, который пытается ей жизнь сберечь как может и как умеет…
— Простите, — буркнула девушка, с размаху усаживаясь обратно. — Но вы хоть счейг тогда с нами выпейте, Лилар. Пожалуйста.
— От счейга не откажусь, — улыбнулась она. — Нет, не надо… я сама, госпожа…
Снова замкнулась в личину горничной. Хрийз смотрела, как Лилар наливает себе из заварничка, как льётся в тонкую кружку прозрачная сиренево-розовая тёмная струя, и думала, что, наверное, никогда не узнает, для чего именно понадобилось госпоже Тавчог притворяться прислугой, какую угрозу она собиралась нейтрализовать именно так.
— Давай Ель навестим? — предложила Хрийз, помешивая ложечкой в своей кружке. — А, Желан?
— А пустят? — засомневался тот.
— Пустят, — уверенно заявила Хрийз, — Попробуют пусть не пустить…
— Время посещения заканчивается через два часа, — любезно напомнила Лилар.
Хрийз кивнула. От общежития мореходной школы до больницы трамвай шёл примерно половину часа…
— Пошли, — сказал Желан, вставая.
Ель, как Хрийз доподлинно знала, пришла в себя дня два назад. Но навестить её не получалось из-за экзамена. Девушка хотела приехать завтра, но решила, что тянуть ни к чему, а если надо будет, приедет и завтра. И послезавтра. И сколько угодно, пока подругу не выпишут из больницы.
Лилар в палату не пошла, осталась в коридоре, бдить у дверей. Хрийз испытывала к ней за это молчаливую благодарность. Всё же тяжело, когда такой человек тебе прислуживает. Пусть в рамках игры. Неважно.
Ель не спала. Она растянула на пяльцах белую ткань и старательно расшивала ее двусторонней гладью. Увидела гостей, отложила работу. Обрадовалась, но в уголках глаз стояли слёзы. Хрийз с жалостью смотрела на неё.
Личико Ели осунулось, под глазами залегли тени, в уголках губ появились горькие складки. Нежно-голубые, почти белые волосы, прошило алыми прядями — так проявлялась седина у перешедших на сторону добра третичей и их детей от местных женщин в первом поколении. (Второе поколение до седины пока ещё не доросло).