— Розу? — возмутился Тим, пытаясь приподняться на локтях, — («Лежать, скаженный!»). — Розу?!
— А кого тебе ещё надобно? — ядовито осведомился Ольмезовский. — Маму Эрзули?
— Уел, — сдался Тим, закрывая глаза.
Какой он всё-таки бледный и синий, думала Алёна. Не умрёт, но на больничную койку загремел, похоже, надолго. Она погладила его по руке, и пальцы его дрогнули, отзываясь на прикосновение…
— Так, все — вон, — распорядилась доктор. — Ваши пять минут давно истекли!
— Пойдёмте, — кивнул Ольмезовский Алёне.
Они вышли в коридор, непривычно яркий после полумрака реанимационной палаты.
— Он будет жить? — спросила Алёна, осознав, что — вот глупая! — не задала этого вопроса врачу.
— Да, — ответил Ольмезовский, — конечно…
— Хорошо. А то я испугалась. А Роза — это кто? Почему Тим её боится?
— Это декан Факультета Паранормальной Медицины, целитель первой категории, входит в пятёрку лучших врачей планеты. Тим боится её по делу: только она может хоть как-то приструнить. Роза — «о-нор секундус», вот их двое у нас всего в данной генерации.
— А мама Эрзули?
— Местный фольклор, — чуть усмехнувшись, объяснил он.
— Я не понимаю! — сердито сказала Алёна через время.
Ольмезовский кивнул. Сказал:
— Я объясню. Может быть, в моём кабинете? Здесь не та обстановка…
В кабинете, так в кабинете. Просьбу мамы не покидать этаж Алёна, конечно же, напрочь забыла…
Зеркальный лифт с панорамным окном вознёс их наверх. В этой части Института Алёна никогда ещё не бывала, и потому с любопытством осматривалась. Один из самых старых корпусов комплекса, он сохранял атмосферу той, давней, эпохи, когда современные паранормы казались недосягаемой мечтой, а Нижнего Города не было и в помине. Дерево, стекло, ковры, лампы на трогательно тонких кованых ножках, сейчас такие не встретишь нигде, кроме как в информе, в разделе «Архивные хроники». Тонкий, «библиотечный», запах — по программе изучения истории их водили в библиотеку, хранившую раритетные печатные книги, там использовались специальные натуральные вставки в интерьере из модифицированного сандалового дерева, эфирное масло, выделяемое в воздух, замедляло распад бумаги. Вот и здесь было нечто похожее, если судить по запаху. Хотя что необходимо было консервировать здесь, в коридоре, где не было и не предвиделось никаких книг?
Внезапно — живые цветы в длинной кадке подковой, вдоль панорамного окна. Тюльпаны. Обычные красные тюльпаны. Во всяком случае, на вид. Что там у них в геноме, можно было только гадать.
За тюльпанами обнаружился небольшой холл с тремя массивными дверьми, кожаным полукруглым диваном в центре и арочным окном со старомодными шторами. Алёна не удержалась и потрогала их: да, ткань, тяжёлая, ворсистая и удивительно мягкая, шелковистая на ощупь, в памяти всплыло слово из уроков всё той же истории — «бархат». Но за дверью обнаружилась вполне современная обстановка — небольшой терминал-подкова, окно с поляризационным покрытием, современная лёгкая мебель, ещё одна полупрозрачная дверь. Ольмезовский обратился к женщине за терминалом: