Я сказал, до свиданья, родная!
Двадцать лет это вечность почти.
Я за все тебя, Рая, прощаю,
Но и ты меня, Рая, прости!
[30]И сразу стало ясно, что грешник пьян. Скорее всего, это был какой-то уголовник, которого подрезали в пьяной драке. Протрезвев, те, кто его резал, клялись на могиле погибшего товарища отомстить за него и не забыть его старушку-маму. Обычно о клятвах и старушке-маме забывали, едва выветривался хмель после поминок.
Черти принялись подозрительно вглядываться в Лютикова, и Владимиру Алексеевичу стало не по себе. Кто знает, может, у них и беглые имеются, по приметам на него, Лютикова, похожие. При жизни Лютиков читал роман о том, как один известный грешник в женском теле из Ада бежал и приличную заварушку на Земле устроил. Раньше Владимир Алексеевич считал, что эту историю автор придумал. Оказалось, такой побег и в самом деле имел место и много неприятностей разным должностным лицам Инферно доставил. Вот и теперь Лютиков опасался, что его примут за какого-нибудь беглеца или, того хуже, за шпиона, выведывающего секреты темной стороны Силы. А что? Запросто. Засунут в котел, взывай потом к милосердию, объясняй про ошибку!
Обошлось.
Черти поволокли своего подопечного дальше. Хвосты у них возбужденно стояли, глаза блестели — если бы не окружающая обстановка да не дергающиеся пятачки, легко было бы их спутать с милиционерами, охраняющими линию скоростного трамвая.
Лютиков долго кружил у входа в Инферно, наконец решился и вошел.
Поначалу ему показалось, что ничего не изменилось.
В огромном вестибюле, покачиваясь, стоял рыжий лохматый черт с налитыми кровью глазами, а вокруг него, размахивая руками и лягаясь копытами, кружилось несколько мелких бесов, из тех, кого и на земле всегда называли с маленькой буквы. Рыжий черт время от времени тяжелым ударом укладывал одного из бесов отдыхать на пол, но остальные были все так же полны дерзкого и хищного азарта и не теряли надежды.
Из глубин доносилась рваная ритмичная музыка. Время от времени в полутьме каменных коридоров что-то разноцветно полыхало.
Лютиков растерянно огляделся по сторонам и увидел старушку. Старушка, разумеется, была рогата и подслеповата, пятачок ее сморщился от прожитых лет, рога обросли каким-то мхом. Старушка, не обращая внимания на дерущихся, ловко и быстро вязала на спицах нечто, напоминающее бурую шкуру — видать, сыночку или внучку гондобила какую-то обнову.
Вот к ней Лютиков и подошел со своим неловким: «Мамаша, не подскажете…»
Чертовка на секунду перестала вязать, вскинула на Лютикова изумленный оранжевый глаз, интересуясь, кто это к ней в сынки набивается, хрюкнула сдержанно-сдавленным смешком и снова обратилась к вязанию.