— Да-да, конечно, — закивал Ланской, наконец пропуская Аркана. Но тут уж Аркан сам нахально остановился.
— Вы… это… Федор Захарыч, — он как можно жалостливее заглянул доктору в холодные глаза. — Вы про выпивку мою Николай Николаевичу не говорите, лады? Холодает уже, выгонит он меня, так куда я пойду? А я уж… это… отработаю, как говорится. Я чего, пацаны зашли выпить и мне налили. Праздник у них сегодня. У этого… у Витька.
— А что за праздник? — удивленно спросил Ланской.
— Дак… это… он и сказать не успел, вы нас застукали, — продолжал придуряться Аркан. — Не, я вас понимаю, мне тоже придется Николаю Николаевичу про выпивку сказать, он всем, что у нас происходит, интересуется. Но я ведь могу сказать, что пацаны одни пили. Не заложите, Федор Захарыч?
Известие о том, что Аркан является в лаборатории стукачком, на Ланского подействовало ошеломляюще. Он вскинул глаза, хотел что-то спросить, но сдержался.
— Ладно… Аркан… — сказал он. — Можете быть уверены, я тоже никому ничего не скажу. Кстати… все вас — Аркан, Аркан… Зовут-то вас как?
Аркан ловко изобразил на своей физиономии смущение.
— Да какие у нас имена, — пробормотал он. — Это вы, люди ученые, вам без имени-отчества, ну прямо никак. В кандидатской же кликуху не укажешь. А мы — люди не гордые, хоть горшком назовите, только в зону сажать не надо.
Грубоватая льстивость Аркана Ланскому определенно понравилась. Доктор покровительственно похлопал служителя по плечу.
— Ладно, — благодушно сказал он. — Мы же свои люди, Аркан. Одно дело делаем, хоть и по-разному.
Поправив очки, Ланской двинулся по коридору.
Аркан прошел в свою комнату и сел на разворошенную постель.
«Тот еще хмырь, — без особой злобы подумал он о Ланском. — Одно мы дело делаем! Нет, браток, вы свою колоду карт раскидываете, а у меня — своя. В свою вы все козырьки свели, а мне, блин, один цвет оставили!» Вспоминать о пропавшем пантеренке не хотелось. Пропал кошенок не за понюх табаку! Пал смертью храбрых во славу науки для толстобрюхих. А братишки пантеренка не особо и волнуются. Только сестричка, блин, изнервничалась вся, измяукалась. Ишь разнервничалась, даже заговорила по-человечески. А что ей на все вопросы Аркан сказать может, если он сам обо всем с чужого голоса песни поет. Хреново все было, но сделать Аркан ничего не мог. Он сам жил в клетке, как это самое зверье. Некуда ему было пойти, а когда идти некуда, то клетка, даже если на ней засовов нет, самая крепкая и прочная, она не запорами, она безысходностью держит.
Аркан встал, прикрыл дверь и осторожно потянул из своего тайничка под кроватью деньги. Пачечка была внушительная, но относительно мала в сумме. Червонцы, полтинники, те самые сторублевки, что Буркан ему накануне отдал. С такими деньгами только в зоне можно пожить, там рубль иначе ценится. Ну, на воле месячишка два погулять. Он вновь спрятал деньги и вернулся на койку. Просто так, конечно, все не закончится. Зверей в покое никто не оставит. С одной стороны, самому Аркану все это должно быть до фонаря, были, скажем, пантерята, потом медвежат привезут. Какая ему разница кого растить и за кого бабки получать. Накопить сколько можно, и дергать в деревню, там тетка еще, наверное, жива. А нет — так домик купить можно, сейчас из деревни бегут все, и взять хилый домишко можно совсем дешево. Но все это было с одной стороны, а с другой… Много чего было с другой стороны, а главное, что с другой стороны находилась его собственная душа, которая пружинисто противилась тому, что происходило.