О Шуйских и говорить не приходится. Ни рода такого не будет, ни юрта. И поделом.
Такие подставы его величество прощать не собирался никому. Никогда. И вообще, те, кто такое прощают, заканчивают свой век намного раньше. Через отравление вилкой или удушение занавеской, как получится.
Такого Иван ни себе, ни своей семье не хотел. Вот и вышло… либо он отдает Василия в размен, либо прижать Шуйских не удастся.
Создали подходящую ситуацию, спровоцировали…
Кажется, княжна Горская все поняла. Смотрела она так… словно на чудовище. Но какое это имеет значение?
Пусть думает, что пожелает. Ей не так долго осталось…
Его величество хватил еще стакан коньяка.
Опять не забрало, ну что ты будешь делать?
А ничего.
Посидеть еще десять минут, да и спать идти. Похороны завтра, много всего будет. А силы уж не те, что в молодости, совсем не те…
Сволочь он?
Себе можно признаться.
Да.
И сволочь, и мразь, и много других нелицеприятных слов. Только вот и в живых Василия оставить было нельзя, императорская кровь – всегда повод поинтриговать. Всегда.
Оставить это своим детям?
Иван не готов был пойти на это. Страшно, больно, тяжело, но решение его, и боль его, и ответ ему держать.
Когда-нибудь он посмотрит в глаза сыну и скажет, что не видел иного пути. Пусть сын его и осудит.
Иван Четырнадцатый допил коньяк и вышел из кабинета, не шатаясь.
Магия воды, что тут скажешь?
Магия…
* * *
Анастасия Матвеева сидела в маленькой келье и раскачивалась взад-вперед.
Вася мертв.
Вася – мертв.
Вася. Мертв.
Сколько ни повторяй, сколько ни говори…
Больно – больно – больно – больно – больно…
Она помнила, как шла по саду, шатаясь от горечи, как не видели дорогу ослепшие от слез глаза, как ее остановили и что-то спрашивали, а потом…
Он лежал такой спокойный…
Такой красивый…
Мертвый…
Вот дальше Настя ничего и не помнила.
Кажется, она кричала.
Пыталась упасть на тело любимого?
Умереть?
В памяти была только чернота с зелеными всполохами – и лицо Васечки. Отстраненное, неживое, с удивленно вскинутыми бровями…
Слезы текли и текли, и Настя их даже не замечала.
Дверь кельи скрипнула.
Вошедшая посмотрела на девушку, но та даже головы не повернула.
– Матвеева…
Бесполезно.
– Анастасия…
Девушка молчала – и раскачивалась взад-вперед, словно заводная игрушка. Молчала и плакала…
Сердце у женщины дрогнуло.
Да, охранница. Но ведь человек же! И так не играют, так действительно горюют… женщина махнула рукой, заперла изнутри дверь на засов – и присела рядом.
– Ты поплачь, поплачь, слезами горе вымывает…
Бесполезно.
Женщина размахнулась. И отвесила девчонке несколько оплеух. С левой руки, с правой, потом опять с левой… хлестко, звонко, жестоко.