Я словно в кошмаре, и он все длится и длится. Не открываются глаза, не разлепляются губы, нет сил шевельнуть даже пальцем… я в аду?
Я – в аду?
Но за что?!
Глупый вопрос, будто не за что?
Чьи-то голоса, но я даже прислушаться к ним не могу. Больно, больно, больно…
К моим губам… у меня есть губы?
Кажется, да. И мне в рот льется нечто восхитительно прохладное и кислое. Я выпиваю все до капли.
Ад?
А там есть такой сервис?
Я помню слово – сервис?
На этой мысли я улетаю в беспамятство.
* * *
Больно.
Мне все равно жутко больно. Но сейчас я уже могу размышлять.
Я – Маруся.
Или я – Мария Ивановна Горская?
Кто я?
Но в этот раз у меня есть тело. Точно, если бы его не было, оно бы так не болело.
Делаем вывод – я жива.
Открыть глаза?
Нет, на это у меня сил нет. Я лежу и прислушиваюсь.
– …она?
– Сегодня лучше.
– Я рад.
Александр.
Сердце у меня забилось часто-часто, и я поняла, что опять проваливаюсь в беспамятство.
Но на этот раз со мной проваливалась твердая уверенность.
Я – Мария Горская.
Я – жива.
* * *
Больно – аж жуть, но это уже не та боль.
Та – накрывала, давила, стирала и уничтожала меня, как личность.
Эта… она была. Но я вполне могла с ней справиться.
И попробовала открыть глаза.
Сначала я увидела белые потолок и стены.
Потом – окно, за которым ярко зеленела ель.
А потом обратила внимание на всю остальную обстановку палаты.
Белая тумбочка, белый стул, и на нем сидит…
– Александр!
Вслух я это не сказала – губы не повиновались. Но какой-то звук у меня все-таки вырвался. Александр открыл глаза, посмотрел на меня – и почти взлетел со стула.
– Маша!!!
Упал рядом с кроватью, схватил мою руку…
Зря.
Боль рванула меня с такой силой, что я опять отключилась.
* * *
В следующий раз я уже открывала глаза осторожнее. Так вот, возьмут – да и угробят от нечаянной радости. А жить-то хочется. Даже если все болит…
В этот раз Благовещенского в палате не было. Рядом со мной, на том же стуле сидела медсестра, или, как это называлось здесь, сестра милосердия.
Большой головной убор, платок, спадающий на плечи, платье с фартуком…
Смотрелось это всяко лучше, чем халаты. Но халат гигиеничнее.
Я попробовала что-то хрюкнуть – и сиделка тут же оказалась рядом.
Ей было лет пятьдесят, невысокая, вся какая-то кругленькая, круглые щечки, ямочка на подбородке… что мне лезет в голову?
Не знаю… чушь какая-то.
Но лицо у нее действительно было как у доброй бабушки.
Уютное такое, почти без морщин, с большими голубыми глазами.
– Наша барышня очнулась… ну-ка…
К моим губам поднесли поильник. Я потянула в себя прохладную жидкость и ощутила нечто кисло-сладкое. Хорошо…