Герцен, сам незаконный сын очень богатого помещика Ивана Алексеевича Яковлева (пушкинского партнера по карточным играм, как минимум, и, как максимум, приятеля легендарного графа Милорадовича). Вообще, Иван Алексеевич человеком был своеобычным. Он дал фамилию Александру — в честь своей любви нарек «сердечным сыном». Герцен, вслед за отцом своим, числил себя потомком древнего боярского рода Андрея Ивановича Кобылы. Таким образом, с Романовыми был у него один предок и они выходили родственниками в каком-то там колене. Судя по всему, Герцен считал себя ровней императору, аристократом, но и аристократом духа в первую очередь. Он прямо роднил себя с декабристами, как он сам говорил, «великими деятелями 14 декабря», которые явили собой чистую фронду русскому престолу и, похоже, были его, Герцена, истинной страстью. Здесь-то и пролегло главное размежевание с властью, и явились резоны для ненависти. Кроме аристократизма и чести Герцен уважал в декабристах бесшабашную отвагу. Личным мужеством обладал и он сам и, будучи убежденным, что «надобно иметь силу характера говорить и делать одно и то же», верно следовал этому правилу.
Культ декабристов, интеллектуальной элиты 20-х годов XIX века, — у него везде. «Если б я встретил союз Пестеля и Рылеева, разумеется, я бросился бы в него с головою», — признается Герцен в «Былом и думах».
Кроме того, что он — Герцен, он еще и Искандер (восточное прочтение имени Александр). Искандером, не только Марлинским, на Кавказе был Бестужев. Не новость, Александр Бестужев и Кондратий Рылеев издавали с невероятным успехом альманах «Полярная звезда», который был все ж более литературной направленности. В 1825 году императрица Елизавета Алексеевна отметила альманах, поощрив издателей царской милостью — перстнями. Памятливой нитью вытягивая преемственность, восстанавливая связи, Герцен называет свой уже альманах «Полярной звездой», что, сколько ни прикидывайся, не заметить невозможно, — безусловный вызов.
Но он идет дальше.
И заказывает обложку английскому мастеру Вильяму Линтону, также правдолюбу, но английского разлива. На рисунке пять казненных декабристов, изображенных в профиль, — Пестель, Рылеев, Бестужев-Рюмин, Муравьев-Апостол и Каховский. Профили, наложенные один на другой, соединенные лица — сопряженные души, дробясь, как бы уходят в бесконечность, в историю. Даже имея в виду известную художникам старинную традицию такого рода изображений, нами помянутую, — capita jugata, навряд ли англичанин до такого бы додумался самостоятельно.
Считается, что использование этого античного способа изображения, создающего некую условность, собирательный образ, выбрано в этом случае исключительно от того, что реальные, прижизненные портреты были неведомы не только англичанину, но и Герцену. Чудеса, и нам сегодня в это сложно поверить, но Герцен, подробно понимая их жизнь из их сочинений, записок, рассказов, переписки, не знал в лицо своих кумиров. Декабристы находились под жестким запретом. Напомним, что по результатам грандиозного скандала в 1839 году даже лишился места начальник 3 отделения Александр Николаевич Мордвинов, позволивший публикацию портрета Александра Марлинского (Бестужева) в сборнике «Сто русских литераторов», случившуюся уже после официальной смерти романиста и декабриста на Кавказе.